Менеджер – за книгу!

Размещено на сайте 03.02.2009.

Один мой хороший знакомый каждый год на зимних каникулах берется читать какую либо книгу из школьной программы. Формально – перечитывать, а на самом деле, действительно читать. И каждый раз он устраивает из этого прочтения целую лекцию для нас, своих друзей и знакомых, открывая в этой самой «школьной классике» совершенно неожиданные детали и моменты. Лекция о Чичикове связывается с финансовыми реформами второй половины девятнадцатого века, и затея этого великого комбинатора начинает восприниматься как эффективное средство минимизации налогообложения. А масса важных деталей, совершенно не воспринятых при прочтении в детстве и раскрывающихся только перед взрослым человеком через призму его опыта…

Но детали, это еще не самое важное. Читая в детстве школьную классику, мы не получали той внутренней посылки, которая и составляет основной стержень, существо произведений. Ну скажите, кто из восьми- десятиклассников мог что-либо глубинное понять в Тургеневе, в Гоголе, в Тостом, Шолохове? Помню свои впечатления от «Войны и мира» - бегом, бегом, от одной батальной сцены к другой, минуя надоедливые разговоры о жизни. Формально эта тема была как-то закрыта, как и многие другие. Но помню также ощущение ожога, когда, уже учась на четвертом курсе, в гостях взял с полки случайный томик, оказавшийся «Анной Карениной», открыл, как водится, на случайной странице, да так и просидел целый вечер с этой книгой, а вернувшись домой принялся заново перечитывать Льва Николаевича, по настоящему открывая его для себя. И потом еще раз возвращался к этому автору, уже лет в сорок, и снова это сопровождалось открытиями и особым внутренним резонансом.

За последние тридцать лет ситуация с изучением классического литературного наследия лучше не стала, в реальности она стала значительно хуже. Поэтому мой интерес вызвали абсолютно верные наблюдения и выводы, сделанные Андреем Архангельским на страницах «Взгляда».

Полагаю, что сказанное им относится не только к менеджерам. Решатели задач не должны, не могут замыкаться в рамках своей специальности. Только наличие внутренней сложности дает возможность порождать сложные системы, создавать действительно новое. Настоящая художественная литература, музыка, живопись – вот замечательные средства для поддержки творческой активности. То есть, как пишет об этом Андрей Архангельский, это занятия именно по специальности. Какой бы она ни была. И особенно наша.

Редактор

Менеджер – за книгу!

Андрей Архангельский:

«ВЗГЛЯД» деловая газета

29 января 2009

http://www.vz.ru/columns/2009/1/29/251055.html

Менеджер, прочитавший Толстого и Достоевского, эффективнее, чем менеджер, их не читавший, – вот что я утверждаю. Он гибче, выносливее, приспособляемее, он хитрее конкурента. Чем заняться в кризис? Читать классику!

Новый год и весь январь я провел в основном в Москве: от нечего делать наблюдал за людьми. Прислушивался к разговорам. То есть не мог не прислушиваться: вот они рядом сидят и говорят – в кафе, в транспорте, на улице. О пробках, об «Одноклассниках», об учебе, о деньгах, квартирах, о кризисе – хотя, кстати, о нем меньше всего: видимо, надоело.

Слушая все это, я постоянно ловил себя на мысли, что живу среди инопланетян – и ругал себя за эту снобистскую позу: ну, чего ты хочешь от людей, чем они тебе не угодили?

Я был бы полным идиотом, если бы раздражался на людей за «низкие» темы для разговоров: люди имеют право говорить о чем угодно, и именно демократия дает им такое право, и я искренне уважаю это право людей – говорить о чем угодно. За то и боролись.

Раздражают, следовательно, не темы повседневных разговоров – но что? Я постоянно спрашивал себя и пытался ответить максимально честно.

Наконец, я понял: раздражает ритм, тон, манера речи – то есть форма, а не содержание: по форме это не речь, а унифицированный обмен точками-тире, и именно нечеловеческое происхождение этих модуляций вызывает тревогу. Это автоматический обмен звуками и буквами, это речь стаканов и подстаканников – которые дребезжат во время езды. Это речь холодильников и стиральных машин. На этот фон невозможно опереться, он отдает нежизненностью и угнетает однообразием.

Речь этих людей подобна пластинке: она знает только один ритм, только одну скорость; когда пластинка доигрывает до конца, поворотный механизм срабатывает, и все повторяется заново – с теми же модуляциями, комментариями и ритмом. Поэтому такая речь бесконечна и неосмысленна: две или три пластинки могут обмениваться между собой только той информацией, которая на них записана, но этот механический обмен не способен производить чего-то нового. Она не рождает нового, эта речь. Одна не способна к оплодотворению другой речью – она бездетна, она непродуктивна.

Что это за манера речи, каково ее основное свойство? Это речь, прежде всего, не читающих и не привычных к чтению людей.

Это люди посткнижной культуры – посткнижного мышления, и речь их, соответственно, посткнижная: она безликая, безвольная, бесполая. Это речь человека, умеющего складывать буквы в слова, но не знакомого с чтением как процессом и этим процессом не преображенного.

Это случилось не сегодня, и не вчера – но только теперь оформилось в нечто самодовлеющее, закрепилось в качестве нормы уже во втором поколении. Таков стал общий дух – лишенный духа, так сказать.

Из массового сознания полутора-двух поколений исчезло представление о необходимом минимуме прочитанного. То, что когда-то выражалось фразой «это должен прочесть в своей жизни каждый человек». Тот набор книг, который раньше «давала» школьная программа и из которого складывался начальный культурный бэкграунд советского человека (Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов, Тургенев, прочие).

У нас над этим весело смеялись – мол, «советские люди учились жить по книгам, и потому они не готовы к жизни», – не догадываясь о том, что именно эта норма и гарантировала общий довольно высокий культурный и интеллектуальный уровень страны. У нас часто власть ставит себе в заслугу то, что распад СССР и переход к капитализму мы пережили без гражданской войны, без массовых жертв – забывая при этом, что грандиозные социальные перемены осуществлялись в стране с всеобщим средним образованием. В стране, где, условно говоря, каждый знал, что такое «Война и мир».

Подчеркиваю: знал, а не читал. Понятно, что и раньше мало кто читал, но хотя бы ЗНАЛИ, а в безбожной стране это знание – что есть нечто выше тебя, больше тебя, в данном случае, культура, – это знание было заменой религиозной этики. Нравственным императивом.

Фактически базовой культурной нормой в позднем СССР была литература ХIХ века – нашего Золотого века литературы. Это и была подлинная «советская культура» – а никак не соцреализм, который был еще более искусственным образованием, чем сам СССР. Точно так же, как высшим музыкальным стандартом в СССР была музыка Чайковского, а не, допустим, Соловьева-Седого или Шостаковича.

Мы и сегодня, сами того не замечая, живем, опираясь на культурную норму ХIХ века – но это лучше, чем ничего. Так называемая «средняя культура», «литература адаптации», о которой я писал (и которая вызвала закономерную критику чрезвычайно уважаемого мною философа Бориса Кагарлицкого), понималась мною не как замена культуры, а как мостик для более щадящего возвращения полутора не читавших поколений к культуре большой, настоящей.

…«Обязательный читательский минимум» – вещь более грандиозная, чем может показаться.

Общие книги для чтения (литература ХIХ века) – это было то, что скрепляло разношерстную страну СССР в единое культурное целое, давало то странное ощущение общности, принадлежности к единой стране.

Общие книги – это была и наша подлинная коллективная мораль: единственная альтернатива искусственной и полуразложившейся морали коммунистической, в которую уже никто не верил. Именно благодаря этому обязательному «книжному минимуму» советское общество имело доступ к общечеловеческим гуманистическим ценностям и благодаря этому протянуло еще 20 лет после краха последних иллюзий, после последнего всплеска подлинного энтузиазма в 1960-е годы.

Не говоря уже о том, что общие книги – это был способ в художественной, небанальной форме передавать из поколения в поколение национальные ценности, что называется, код страны.

Наконец, это гуманитарное отягощение имело и сугубо практическую выгоду и смысл: оно не давало «прямых знаний», но в силу самого свойства литературы учило человека абстрактному, ассоциативному, нелинейному мышлению, развивало интуицию, научало различать нюансы и оттенки; приучало мыслить стратегически. Чем, например, всегда славилась русская наука – «художественное мышление», общекультурный, общегуманитарный подход к проблеме, способность видеть дальше и выше своей специальности.

Сегодняшний человек гордится узкоспециализированным знанием – и недооценивает важность «лишних» знаний, навыков. Такой человек читает только по двум причинам: чтобы приобрести знание или чтобы забыться (развлекательная литература). То есть в обоих случаях это прямой обмен затраченного времени на знания или удовольствия. Такой человек забывает, что чтение – это не только ЧТО, но и КАК: чтение – это процесс. Навыки мышления тренируются именно качеством чтения, «впечатлением от чтения» – то есть полным вовлечением в процесс не только рационального, но и эмоционального, не только физического, но и психического. Только чтение хорошей художественной литературы «включает» мозг человека полностью – вот в чем дело. Стало быть, практическая выгода от чтения художественной литературы тоже есть – и она огромна; другое дело, что почувствовать результат невозможно сразу, и происходит это только при внимательном, «настоящем чтении». Но то, что качественный интеллектуальный скачок в человеке читающем происходит в 100 случаях из 100 – в этом нет сомнений.

Этот навык, привычка к хорошему чтению – своего рода амортизирующий и адаптирующий механизм, интеллектуальный допинг, универсальная подпорка для любого, подчеркнем – любого умственного труда.

Именно поэтому, призывая читать классику, я напираю не на этические аргументы – стать «настоящим человеком», «совестливым», «нравственным», «чище и лучше» (чтение никак не может гарантировать этого – точно так же, как и регулярное, механическое посещение храма не делает человека нравственнее), а говорю о выгоде сугубо практической. Чтение художественной литературы сделает вас более успешным и эффективным. Менеджер, прочитавший Толстого и Достоевского, эффективнее, чем менеджер, их не читавший, – вот что я утверждаю. Он гибче, выносливее, приспособляемее, он хитрее конкурента.

Это очень странный совет, но, тем не менее: кризис – лучшее время для чтения классики. Это выгодное инвестирование и совершенно бесплатное образование. По специальности, по специальности – вот увидите.

В тексте сохранены авторская орфография и пунктуация.


Алфавитный указатель: 

Рубрики: 

Комментарии

Re: Менеджер – за книгу!

Полностью согласен с автором.
Большое спасибо Александру за публикацию "не по теме".
Помимо прочего, у авторов классической литературы (не только русской) обычно гораздо богаче набор слов. А ведь слово - образ какого-то смысла. Больше набор слов - больше набор смыслов, которыми человек может оперировать.
Может быть, особенно хорошо правота автора видна в Корее. Главный, наверное, недостаток здешних инженеров - полное неумение выглянуть чуть выше узкой задачи. Даже не то, чтобы не умеют - им это просто в голову не приходит.

Re: Менеджер – за книгу!

Изображение пользователя GIP.

lebedur wrote:
А ведь слово - образ какого-то смысла. Больше набор слов - больше набор смыслов, которыми человек может оперировать.

На самом деле слово - это уже смысловая система, в которой каждая буква несет информацию и, соответственно, является образом. Другое дело, что буквенный смысл сознанием в отрыве от смысла слова не воспринимается.
Воспринимается ли смысл буквенного образа подсознанием? Думаю, что да. Мешает ли это ходу мышления? В какой-то мере - должно... И если, допустим, эта мера достигает 34%, то этот фактор становится существенным препятствием. И его не убрать переходом к образному перекодированию смысла, ибо слово уже есть таким образом, зачастую - многозначным.
Но следует ли по этой причине стремиться к однозначности?
Мне представляется, что нет. Да и не достижима она при системном подходе, при котором всегда позиционируются не только связи между элементами, но и среда этих связей.
Другое дело, что смысловую двузначность все же не следует связывать только со словом или образом.
Что же может быть иным носителем смысла слова - таким, чтобы он был способен выключать подсознательное воздействие взаимосвязанных смыслов многих букв (слова, текста) на ход мышления? Пока мне таковым видятся звук, быть может, звуковое поле.
Но как его использовать, какую композицию должны они составлять - надо еще думать...

Осознание

==ИИ-->

Subscribe to Comments for "Менеджер – за книгу!"