Размещено на сайте 31.03.2008.

Предлагаемая вниманию читателей «Методолога» работа появилась в Интернете в 2006 году. Мы решили сейчас напомнить о ней с тем, чтобы привлечь идеи этого материала к общему обсуждению проблем и перспектив развития триз. Внимательный читатель сможет найти в нем много интересного, если не будет обращать внимание на некоторые неточности понимания триз, вполне объяснимые тем, что автор изучал теорию самостоятельно. Попробуем не судить строго за отнесение Г.С. Альтшуллера к идеалистам за предложенное им понятие идеальной машины. С пониманием отнесемся к тому, что автор работы не полностью разобрался в нашем «новоязе», что видно в некоторой запальчивости отрицания уже достаточно устоявшихся в системе терминов. Учтем, что построения в работе часто опираются на совсем не полную информацию о состоянии дел.

Важно не это, так как примеры этого мы можем найти и в наших работах. Важно другое: свежий взгляд на некоторые вопросы, которые уже не видны «замыленным», привычным глазом, особый ракурс понимания ситуации.

Так триз видится со стороны. Это фиксация живого опыта восприятия теории человеком, относительно недавно «окунувшимся» в эти воды.

Почитайте, потом обсудим.

Редактор

Введение

Говоря о ТРИЗ (теории решения изобретательских задач), нельзя не вспомнить ее создателя и пламенного пропагандиста — Генриха Сауловича Альтшуллера. Более того, перефразируя Маяковского, я, нисколько не погрешив против истины, могу выразиться гораздо сильнее: Альтшуллер и ТРИЗ — близнецы-братья. Когда говорят «Альтшуллер» — подразумевают «ТРИЗ», когда говорят «ТРИЗ» — подразумевают «Альтшуллер». И это притом, что Альтшуллер всячески подчеркивал объективный, неличностный характер своего научного детища. Да, после смерти Альтшуллера осталась его школа, остались его ученики, которые пытаются двигать ТРИЗ вперед, но их деятельность — всего лишь бледная тень на фоне того, что сделал их учитель.

При Альтшуллере ТРИЗ, хоть и с трудом, но набирала обороты, росла и качественно и количественно, несмотря на ошибки разработчиков, на колоссальное и дикое сопротивление со стороны разнообразных «мертвых душ» из среды научного и околонаучного чиновничества; без Альтшуллера ТРИЗ заглохла, да так заглохла, что в пору говорить о ее если не смерти, то тяжелейшей болезни.

В чем тут дело? Умерла ли ТРИЗ, не выдержав проверку временем, или всего лишь испытывает болезнь роста? Если умерла, то нужны ли торжественные похороны, нужна ли пышная тризна в знак глубокого уважения к прижизненным достижениям покойной? Если ТРИЗ жива, то что нужно сделать, чтобы она поскорей оправилась от тяжкой затяжной болезни? Проведя обстоятельный анализ основных понятий (концептуального каркаса) ТРИЗ, я постараюсь дать объективный и полный ответ на все эти вопросы.

Меня могут одернуть: какое право ты, безвестный Александр Горлов, ни доктор, ни даже кандидат наук, ни изобретатель, ни даже просто инженер имеешь на то, чтобы от имени науки выносить тот или иной приговор ТРИЗ? Тем, кто способен на предъявление подобных претензий, я отвечу парадоксально, в духе Альтшуллера: именно потому, что я, занимаясь научными исследованиями, не делаю карьеру в официальной или неофициальной науке, именно потому, что результаты моего творчества не получили признания за рамками или в рамках тризовской школы, — именно поэтому я и способен объективно судить о ТРИЗ.

Впрочем, я немного слукавил, представляя себя как ученого-любителя, «человека с улицы» для кандидатов и докторов наук: не имея научных регалий, я все же имею некоторое отношение к официальной науке, поскольку в 1994 году получил диплом МГУ, официально причисляющий меня к философам. А кому, как ни философу, браться за оценку теории, сторонники которой в своем главном документе (декларации) черным по белому записали следующее: «В конечном итоге комплекс знаний, объединенных под названием «ТРИЗ», должен превратиться в неотъемлемую часть общечеловеческой культуры, творческую грамотность, необходимую человеку не менее, чем обычная и компьютерная»^[1]. Итак, приступим к обстоятельному разговору о теории Г. С. Альтшуллера.

1. Научный вклад Генриха Альтшуллера, или Яблочко на блюдечке с голубой каемочкой

Так получилось, что с основами ТРИЗ меня познакомил не сам основатель этой теории, а его ученики: в 2001 году я прочитал, а местами просто пролистал объемистую книгу Мееровича и Шрагиной с претенциозным, вызывающим названием «Технология творческого мышления»^[2]. Книга показалась мне любопытной — и только. Правда, очень сильное впечатление (даже несмотря на тяжеловесность выражений — чего стоит одна «мыследеятельность»!) произвело на меня введение (я не встречал раньше такого убедительного доказательства необходимости кардинальной перестройки современного образования на основе опережающей педагогики), но это впечатление быстро погасил остальной материал: несоответствие замаха осуществленному действию резало глаз.

И, когда в моих руках оказалась другая книга о ТРИЗ, теперь самого Г. С. Альтшуллера, я был настроен весьма критически, тем более что автор озаглавил свой труд намного претенциозней, чем Меерович и Шрагина, — «Творчество как точная наука», а выглядел он при этом совершенно непрезентабельно: тоненькая, пожелтевшая, изрядно потрепанная книжонка в мягкой истертой обложке, когда-то (видимо, давно) развалившейся надвое и склеенной с помощью полоски бумаги, — явно не чета солидно изданной, новенькой «Технологии творческого мышления». Все было против Альтшуллера, но произошло чудо: несмотря на то, что написал он о том же, о чем и Меерович со Шрагиной, — об основах ТРИЗ, несмотря на то, что многое из написанного им (больше, чем у его учеников!) вызывало и вызывает у меня возражения, причем в ряде случаев принципиальные, книга захватила меня, и я «проглотил» ее за два дня, «скушал» со всеми формулами и техническими задачами, хотя к технике и изобретательству прямого отношения не имею.

Привлек масштаб личности: автор тоненькой книжки, как заботливый доктор с доброй, ободряющей улыбкой, держал руку на неровном, больном пульсе современного мира, на пульсе всего человечества. Привлекла смелость Альтшуллера: о сложнейших вопросах творчества, ставящих в тупик официальную науку, он говорил легко и увлеченно, не обходя при этом острых углов и не боясь ошибиться. А ошибки-то есть, и о них еще будет серьезный неспешный разговор, но есть и глубокие, очень глубокие мысли, выраженные так просто и в то же время необычно, что от восхищения захватывает дух.

Говоря о теоретических достижениях Генриха Сауловича Альтшуллера, следует начать с главного из них — с великого вклада в дело познания законов социальной жизни, до сих пор, к сожалению, не получившего должной оценки. Нет, я имею в виду не ТРИЗ, не АРИЗ (алгоритм решения изобретательских задач) и тем более не ТРТЛ (теорию развития творческой личности). Непреходящий вклад Альтшуллера в науку составляет не созданный им набор теоретических схем и алгоритмов (эти системы крайне несовершенны, что отчасти видел и сам их создатель), а то, что он, как Данко, ворвался в косный, пропитанный духом формализма мир технического знания, озарив его живым огнем диалектической логики.

Чтобы в полной мере оценить научный подвиг Генриха Сауловича, надо хотя бы в общих чертах знать о движении, которое ко времени создания ТРИЗ наблюдалось в сфере логики и методологии науки, причем не только отечественной, но и мировой. А происходило вот что: формальная логика, переживая свой ренессанс как логика математическая (символическая), все больше и больше, все настырней и нахрапистей теснила диалектическую логику, выгоняя ее из области общественной практики в узкую, затхлую область давно дискредитировавшей себя «чистой» философии. При этом социальной опорой атакующей стороны служила потребность в кибернетизации (Все языки программирования строятся по формально-логическим принципам), а социальной опорой стороны, занявшей оборону, — потребность в марксистской идеологии. В СССР, где, в отличие от других развитых стран, не только проблема кибернетизации, но и проблема развития марксизма была чрезвычайно актуальной, борьба противоположных вариантов логики шла особенно остро, причем страсти постепенно разгорались.

В 1958 году на конференции по теме «Проблема противоречия в свете современной науки и практики», организованной Институтом философии АН СССР, произошла одна из первых жарких схваток между советскими представителями враждебных логических лагерей. Обстановка уже тогда была весьма накаленной. Логики-формалисты, которых вел некий профессор Кольман (Каюсь: мне неизвестны ни его труды, ни даже имя и отчество. Так, видимо, он и останется в моей памяти: просто Кольман, бравый профессор формальной логики), дружно настаивали на том, чтобы диалектики безоговорочно признали принцип непротиворечия как общелогический. Эти притязания получили отпор, и прежде всего со стороны Эвальда Васильевича Ильенкова. «Диалектическую логику противоречие ведет вперед, по пути дальнейшего движения мысли от абстрактного к конкретному, — подчеркнул он в своем ярком, бескомпромиссном докладе. — Формальную же логику противоречие поворачивает назад, к проверке и перепроверке уже имеющихся абстракций. К конкретному этот путь не ведет, а ведет только к словесному переиначиванию все тех же абстракций. В этом-то и вся разница. И это спор — не схоластический»^[3].

В концовке доклада Ильенков упомянул о сфере современной техники: «Сторонники точки зрения проф. Кольмана апеллируют, как правило, к практике современного приборостроения, к принципам счетно-вычислительных машин, к теории кибернетики, которая-де не может шагу ступить без соблюдения принципа «непротиворечивости». Вся эта область современной техники становится-де невозможной, если в основу логики положить разрешение противоречий в определениях, а не его запрет.

Не будем с ними спорить в этом пункте, зададим только один вопрос: а почему не предположить, что живой человеческий мозг с его мышлением и отличается от механической модели мышления именно тем, что не только «выносит» напряжение внутреннего противоречия, но и находит в нем стимул своего развития, движения по конкретной логике конкретного объекта, к которому самая совершенная машина, как известно, не способна.

Проф. Кольману, по-моему, следует распрощаться с той иллюзией, что та «логика», которая лежит в основе счетно-вычислительных операций, и есть «логика», соответствующая живому развитию человеческого знания. Как частная техническая дисциплина такая «логика» правомерна и нужна. Но не нужно увлекаться, не нужно превращать ее принципы в принципы диалектической логики»^[4].

Критикуя зарвавшихся оппонентов, Ильенков выступил очень ярко и резко, однако формалисты не очень-то испугались его жесткой критики, ибо он оказался один: никто из диалектиков, участвовавших в конференции, не поддержал его бескомпромиссную позицию. Уже тогда, в пятидесятые — шестидесятые годы XX века, многие представители диалектического лагеря были настроены примиренчески, рассуждая примерно так: «Устранение в ходе развития науки формально-логических противоречий означает, что диалектическая логика … не устраняет формальную логику, но, наоборот, принимает ее и обосновывает ее действие»^[5].

Это миролюбие имело своим основанием не какие-то прекраснодушные этические принципы, а весьма неприглядный, шкурнический расчет. Типичный советский диалектик был, по преимуществу, не логиком, а идеологом: он помогал партии в разработке «стратегии коммунистического строительства» (на деле — в сочинении совершенно ненаучных, оторванных от жизни идеологических схем). Благодаря этой престижной партийной работе диалектический лагерь располагался гораздо ближе к советскому Олимпу, чем лагерь формалистов. Но, занимаясь логическим обеспечением строительства воздушных замков, диалектики все больше и больше отрывались от реальной жизни, постепенно теряя способность оказывать эффективную помощь при решении конкретных практических вопросов. Зато такую способность имели и культивировали в себе формалисты — те, которые занимались кибернетическими исследованиями, точнее — логическим обеспечением разнообразной управленческой деятельности. Отсюда и примиренческие настроения диалектиков. Они настойчиво предлагали формалистам поделить сферы влияния: мы — идеологи, а вы — практики.

Однако представители формально-логического лагеря, обделенные теплыми местами и чувствовавшие растущее моральное превосходство, были настроены весьма воинственно и при каждом удобном случае затевали свару, используя то военную хитрость, то лобовую атаку.

Военная хитрость формалистов столь же незатейлива, как и их основные принципы. В сборнике под впечатляющим названием «Логика и методология научного познания», изданном в 1974 году, большинство статей посвящено модальной логике. Вот, что говорит об актуальности этой темы предисловие: «Логические исследования модальных систем … имеют существенное значение для дальнейшего развития диалектико-материалистической теории познания. Они позволяют более глубоко уяснить структуру и логическую природу … основополагающих гносеологических категорий… Комплексный логико-гносеологический анализ категориального аппарата служит эффективным средством, позволяющим поднять на новую ступень научные изыскания в области логики научного познания, философских проблем естествознания и диалектической методологии в целом»^[6]. Эта цитата из предисловия наводит на мысль, что сборник имеет диалектический характер. Как бы не так! На самом деле, сборник — формально-логический, диалектикой в нем и не пахнет. Например, автор предисловия А. А. Старченко свою статью посвятил такой почтенной теме, как создание «условий, обеспечивающих единообразное и точное применение и исполнение юридических законов» посредством «правильного решения вопроса о логической структуре норм права»^[7]. Формально-логический анализ правовых норм — вот и все содержание статьи, которая, согласно предисловию, служит развитию диалектической методологии. А вот образчик лобовой атаки на диалектику: «…Развитию теории способствует не наличие в ней противоречия, а необходимость в его устранении»^[8]. Этот софизм, согласно которому не само противоречие вызывает необходимость своего устранения, а нечто совсем другое (наверное, принцип непротиворечия), написан для студентов вузов: дескать, мотайте на ус. Как будто и не было конференции 1958 года!

С приходом к власти Горбачева партийно-хозяйственная верхушка СССР взяла курс на сближение с Западом. К тому времени потребность в кибернетических разработках резко возросла, а авторитет марксизма, отягощенного надуманными идеологическими схемами, напротив, значительно упал. В логико-методологической сфере все это привело к переориентации официальной советской науки с диалектических принципов на формально-логические. Например, на VIII Международном конгрессе по логике, методологии и философии науки (Москва, 1987) не было ни одной секции по диалектической логике, зато по формальной их было несколько^[9].

«Демократический» переворот, увенчавший горбачевскую перестройку, сделал марксистскую идеологию гонимой, а вместе с ней гонимой оказалась и диалектика. Формальная логика добилась полного господства в научной сфере, ее представители праздновали долгожданную победу, причем праздновали широко, в мировом масштабе.

На IX Международном конгрессе по логике, методологии и философии науки (Упсала, 1991) известный формальный логик Г. Х. фон Вригт заявил, что, по его мнению, «наиболее характерной чертой философии XX века было возрождение логики»^[10], и, во избежание каких бы то ни было недоразумений, сделал следующее уточнение: «То, что … известно как гегельянская или диалектическая логика, прочно обосновалось в философии. Но не ее я имел в виду, когда превозносил роль логики в современной философской культуре. Ничего подобного!»^[11] Должно быть, эти слова старик-докладчик произносил с большим чувством и, прежде чем продолжить доклад, пережидал бурные и продолжительные аплодисменты собравшихся на конгрессе соратников.

В другом месте своего доклада Г. Х. фон Вригт, войдя в образ великодушного триумфатора, снизошел до реверанса в сторону поверженной диалектики, назвав ее союзником неклассической формальной логики. Однако тут же докладчик охарактеризовал указанного союзника как «не очень надежного» и, отбросив всякое великодушие, издевательски добавил: «Лучшее, на что можно надеяться в этом случае, это то, что исследование диалектики с помощью формальных инструментов ... приведет к демистификации тех черт, которые делали ее приятной для рационального понимания»^[12]. За этой изысканно-витиеватой фразой, достойной дипломатических раутов самого высокого ранга, скрывается зловещая ухмылка хирурга-мясника: дескать, поработаю инструментами — и ничего приятного не останется.

К чему всякие там дипломатические экивоки? Российский соратник фон Вригта В. И. Свинцов, не боясь показаться одиозным, высказался со свинцовой прямотой: «О диалектической логике так много наговорено и написано, но никто и никогда так и не дал внятного ответа, что это такое». По мнению Свинцова, диалектика в гегелевском или марксистском ее понимании «никогда не была и не могла быть логикой»^[13].

В 50-х годах XX века, когда создавалась ТРИЗ, до этого формально-логического триумфа было еще далеко. Однако уже тогда не требовалось «логического чутья» или специальной логической подготовки, чтобы понять, куда дует ветер. Казалось бы, выбор Генриха Альтшуллера был предрешен: и логический «ветер», и техническое образование, и симпатии к кибернетике, и жестокая обида, нанесенная советской властью, — все толкало создателя ТРИЗ в объятия формальной логики.

Но произошло прямо противоположное: разрабатывая методологию своих теоретических исследований, Альтшуллер взял за основу диалектическую логику и при всех зигзагах своей научной биографии остался верен этому принципиальному выбору до самой смерти. Дело тут не в стремлении выделиться любой ценой и тем более не в глупости. Так требовало развитие изобретательской деятельности, и шире — развитие творчества, и еще шире — развитие человечества. Он всегда был романтиком — Генрих Альтшуллер, романтиком в лучшем смысле этого слова. Таким же, как и Эвальд Ильенков.

Правда, в первой теоретической работе с наметками ТРИЗ, написанной Г. С. Альтшуллером в соавторстве с Р. Б. Шапиро^[14], о диалектике сказано мало и вскользь, а в целом материал имеет, вроде бы, формально-логический характер (к примеру, говоря о противоречии, вместо диалектических терминов «разрешение» и «преодоление» авторы предпочитают использовать формально-логический термин «устранение»), но уже здесь есть указания на то, о чем позже, в книге «Творчество как точная наука», будет сказано совершенно недвусмысленно: «Развитие технических систем, как и любых других систем, подчиняется общим законам диалектики»^[15]. Эта фраза — не дежурная, не случайная, не продиктованная внешними для ТРИЗ обстоятельствами, она выражает сущность теоретических построений Альтшуллера.

Мысль о диалектическом характере технического (и не только технического) развития так или иначе воспроизводится во всех крупных тризовских публикациях. Например, в объемистом коллективном труде под названием «Поиск новых идей: от озарения к технологии» она записана так: «Технические системы материальны, это очевидно. Столь же очевиден и факт их развития, подчиняющегося, как и всякое развитие, всеобщим законам диалектики»^[16]. В другой тризовской публикации эта же мысль встречается там, где говорится о серьезных научных кризисах (преодоление таких кризисов, отмечают авторы, требует «разрешения противоречий в соответствии с законами диалектики»^[17]). Что касается Мееровича и Шрагиной, то у них опять же фигурирует мысль о диалектичности технического развития, причем она совершенно справедливо охарактеризована как «основополагающая для всей методологии технического творчества» и записана жирным шрифтом^[18].

Решительно встав на сторону диалектики в крайне тяжелое для нее время позорного отступления под натиском формальной логики, Генрих Саулович Альтшуллер своими новаторскими теоретическими разработками нанес мощнейший удар по наступающим формалистам и отбросил их там, где никто не ожидал: в технической сфере, которая считалась и до сих пор еще считается формально-логической вотчиной. Целая армия горе-диалектиков не смогла (да и не очень-то хотела) показать практическую значимость диалектической логики при решении конкретных задач современного промышленного производства (намного выгодней обслуживать идеологические бредни), и вдруг всего один человек, причем не логик, не философ, а инженер-изобретатель, взялся за это сложнейшее дело и, чуть ли не играючи, справился с ним. «Самопальная» теория Альтшуллера — неприлизанная, неказистая — превратила диалектику из головоломной игрушки утонченных интеллектуалов в простое и в то же время чрезвычайно эффективное средство решения самых разнообразных изобретательских задач, а затем преподнесла ее огромной массе технарей, как румяное яблочко на блюдечке с голубой каемочкой. И, вкусив этот казавшийся ненужным и недоступным обычному человеку плод, любой мало-мальски толковый инженер, и даже не инженер, а просто квалифицированный работяга, получил возможность изумленно воскликнуть: «Ребята, да ведь это то, что необходимо нам, как воздух!»

2. Идеальный конечный результат (ИКР): клубок противоречий

От общей оценки научной деятельности Г. С. Альтшуллера пора перейти к анализу ее основных категорий. Самой любопытной из них и потому самой запоминающейся является понятие идеального конечного результата (ИКР) — понятие, в котором сплелись в причудливый узор и главные достоинства, и главные недостатки ТРИЗ.

«В модели задачи, — говорит Альтшуллер, знакомя читателя с ИКР, — описана техническая система (точнее, ее «больной» фрагмент) и присущее ей противоречие. Заранее неизвестно, как реально устранить это противоречие, но всегда есть возможность сформулировать идеальное решение, воображаемый конечный результат (ИКР). Смысл этой операции заключается в том, чтобы получить ориентир для перехода к сильным решениям»^[19].

Здесь, как и в большинстве случаев, термин «сильное решение» обозначает полное, законченное решение, решение, которое преодолевает содержащееся в задаче техническое противоречие (ТП)^[20]. Вот еще один пример использования данного термина в том же смысле: «Чем труднее изобретательская задача, тем больше вариантов приходится перебрать, чтобы найти решение. А раз так, то прежде всего надо повысить количество вариантов, выдвигаемых в единицу времени. Понятно также, что для обнаружения сильного решения нужно иметь среди рассматриваемых идей побольше оригинальных, смелых, неожиданных»^[21].

Но иногда создатель ТРИЗ называл сильными решения изобретательских задач высших (по степени сложности) уровней, а всего он выделял пять уровней задач и, соответственно, пять уровней решений. Об уровнях изобретательских задач и их решений подробнее поговорим в других главах, а пока вернемся к ИКР и отметим, что он, согласно Альтшуллеру, не вписывается в шкалу изобретательских решений и располагается выше: «Идеальное решение, по самому определению, наиболее сильное из всех мыслимых и немыслимых решений (для данной модели задачи). Это как бы решение несуществующего шестого уровня. Тактика решения задачи с помощью ИКР состоит в том, чтобы «уцепиться» за этот единственный сверхсильный вариант и по возможности меньше от него отступать»^[22].

Какими бывают изобретательские ИКР? «При обучении теории решения изобретательских задач особое внимание уделяется освоению понятий об идеальной машине (машины нет, но требуемое действие выполняется), идеальном способе (расхода энергии и времени нет, но требуемое действие выполняется, причем саморегулированно), идеальном веществе (вещества нет, но его функция выполняется)»^[23].

Обратим внимание на противоречивость тризовского определения идеального объекта (машины, способа или вещества): если в реальности такого объекта нет, а его функция выполняется, то, следовательно, эту функцию выполняет какой-то другой, реально существующий объект, и, стало быть, изобретателю нужно искать этот реальный объект, не ориентируясь на что-то идеальное. Тризовское понятие идеального объекта при том его истолковании, которое только что представлено, оказывается лишним в теории изобретательской деятельности. Тем не менее, несмотря на свою парадоксальность, оно широко и успешно используется в этой теории, доказывая свою важность и незаменимость^[24].

Столь же парадоксально выглядит положение о том, что ИКР — самое сильное решение технической задачи: скорее, оно самое слабое, ибо в отличие от любого другого решения принципиально неосуществимо. Но, охарактеризовав ИКР как «решение несуществующего уровня», чуть ниже, на следующей странице, автор книги «Творчество как точная наука», нисколько не смущаясь, заявляет совершенно противоположное: «Направленность на идеал отнюдь не означает отход от реальности решения. Во многих случаях идеальное решение полностью осуществляется»^[25]. Очередное противоречие! Может, оно возникло из-за описки, случайно? Вовсе нет. В другой главе той же книги Альтшуллер снова заявляет о способности идеала адекватно воплощаться в материальных вещах, утверждая, что физические эффекты «нередко позволяют буквально реализовать ИКР»^[26].

А вот и примеры: «Скажем, идеальность машины обеспечивается тем, что ее функцию по совместительству начинает выполнять другая машина. Идеальность способа нередко достигается выполнением требуемого действия заранее, благодаря чему в нужный момент на это действие не приходится тратить ни времени, ни энергии.

Четкая нацеленность на идеал нужна не только при формулировке ИКР, но буквально на всех этапах решения задачи, при всех операциях по АРИЗ. Если, например, … надо ввести вещество, — следует не упускать из виду, что наилучшее вещество — это когда вещества нет, а его функция выполняется. Есть много эффективных способов вводить вещество, не вводя его (одно вещество поочередно выступает в двух видах, вещество вводится на время и т. д.)»^[27].

Вглядевшись в приведенные примеры, легко заметить их неубедительность: вместо идеального объекта Альтшуллер спокойно подставляет реальный, утверждая, что «по совместительству» это-де и есть ИКР. «…Идеальность машины обеспечивается тем, что ее функцию … начинает выполнять другая машина». Если имеется в виду данная машина, то при чем здесь другая? «Идеальность способа нередко достигается выполнением требуемого действия заранее, благодаря чему в нужный момент на это действие не приходится тратить ни времени, ни энергии». Какой-то способ действия рассматривается до нужного момента как реальный, в нужный момент — как идеальный, а где же реализация идеала? «Есть много эффективных способов вводить вещество, не вводя его (одно вещество поочередно выступает в двух видах, вещество вводится на время и т. д.)». Если вещество введено в двух видах или введено на время, то нельзя, не впадая в противоречие, утверждать, что это вещество не введено!

Формальный логик — какой-нибудь фон Вригт или Свинцов, назовем его «фон Плюмбум» — за это нагромождение противоречий при определении ИКР давно обвинил бы Альтшуллера в вопиющей логической безграмотности. Не станем присоединяться к этим обвинениям, хотя и поддержим фон Плюмбума в том отношении, что автору книги «Творчество как точная наука» местами явно не помешало бы выражать свои суждения гораздо строже, точнее. Интуиция подсказывает нам, что по существу Альтшуллер прав, а логические нестыковки вызваны его стремлением подать глубокие, чрезвычайно сложные мысли максимально просто, на блюдечке.

Кто прав — мы или фон Плюмбум? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к конкретным техническим задачам из книги «Творчество как точная наука». Их много, а мы разберем только пару — под номерами 25 и 48. Выбор этих задач объясняется тем, что для них приведены ИКР, которые, как утверждает автор «Творчества…», полностью реализуемы на практике. Следя за ходом рассуждений Альтшуллера, попробуем выяснить, не допустил ли он каких-либо ошибок.

Начнем с задачи 25, содержание которой изложено так: «Антенна радиотелескопа расположена в местности, где часто бывают грозы. Для защиты от молний вокруг антенны необходимо поставить молниеотводы (металлические стержни). Но молниеотводы задерживают радиоволны, создавая радиотень. Установить молниеотводы на самой антенне в данном случае невозможно. Как быть?»^[28]

Согласно АРИЗ, решая техническую задачу, надо найти элементы, образующие конфликтующую пару. В задаче 25 «два изделия (молния и радиоволны) и один инструмент (молниеотвод). Вместо одной конфликтующей две бесконфликтные пары: конфликт возникает не «внутри» пар, а между ними. Проводящий молниеотвод не конфликтует с молнией — он способен ее «принимать». С другой стороны, непроводящий молниеотвод вполне ладит с радиоволнами — он их не «принимает» и потому не задерживает»^[29].

Странность употребления слов «изделие» и «инструмент» оставим пока без комментария (разговор о терминологии ТРИЗ будет позже) и продолжим следить за рассуждением Альтшуллера о задаче 25.

«Кстати, — делает он примечательное отступление, — не надо смущаться этих необычных словосочетаний — «проводящий молниеотвод» (масляное масло... каким еще может быть молниеотвод?!), «непроводящий молниеотвод» (какой же это молниеотвод, если он не отводит молнию?!). Нужен весьма незаурядный стиль мышления, чтобы без АРИЗ воскликнуть: «Мне нужен непроводящий проводник! Не полупроводник, это все-таки проводник, а именно непроводящий проводник; не теплая вода, а ледяной кипяток; газообразный камень, темный свет...» АРИЗ делает нормой такой стиль мышления — нетривиальный, парадоксальный, оперирующий противоречиями. А главное — этот стиль закономерно возникает как рабочий режим творческого мышления: включается не по наитию, не по воле случая, а по программе, обеспечивающей его устойчивое поддержание на протяжении всего решения задачи»^[30].

Нормальное для АРИЗ (и вообще для ТРИЗ) парадоксальное, оперирующее противоречиями мышление — это мышление, которого требует диалектическая логика (в «Поиске новых идей» прямо так и сказано: «Регулярное применение аналитического аппарата АРИЗ вырабатывает «аризный» (в сущности — диалектический) стиль мышления…»^[31]). Таким образом, в своем отступлении Альтшуллер призывает читателя, освободив рассудок от мешающих творчеству формально-логических оков, настроиться на волну диалектики.

Но вернемся к задаче 25. Вот ее модель — в том виде, как она представлена в АРИЗ-77: «Даны отсутствующий молниеотвод и молния. Такой молниеотвод не создает радиопомех, но и не ловит молнию»^[32]. От этой экстравагантной картинки идем дальше: «Следующий шаг — составление ИКР. Как и на предыдущих шагах, здесь действуют четкие правила, заставляющие усугубить парадоксальность модели задачи: то, что требует модель, должно быть достигнуто не иначе как «само собой». АРИЗ не оставляет права мыслить несмело...»^[33]

В соответствии с АРИЗ-77 идеальное решение задачи 25 нужно сформулировать так: отсутствующий молниеотвод сам ловит молнию, сохраняя способность не создавать радиопомех. А вот описание изобретения (авторское свидетельство № 177497), которое реализует этот ИКР: «Молниеотвод, отличающийся тем, что с целью придания ему свойства радиопрозрачности он выполнен в виде изготовленной из диэлектрического материала герметически закрытой трубы, давление воздуха в которой выбрано из условия наименьших газоразрядных градиентов, вызываемых электрическим полем развивающейся молнии»^[34].

Можно ли такую реализацию ИКР считать адекватной, полной, совершенной? «Творчество как точная наука» не дает прямого ответа на наш вопрос, но явно подразумевается «да». В частности, о положительном ответе говорит особое уважение, проявленное Альтшуллером к задаче 25: считая анализ ее решения исключительно удобным для демонстрации специфических свойств и эффективности аризного мышления, автор «Творчества…» проводит этот анализ и в основном тексте книги, и в приложении к нему (в АРИЗ-77; позже — и в других версиях тризовского алгоритма).

Более весомое подтверждение положительного ответа мы находим в «Поиске новых идей». Вот, что сказано здесь о разрешении противоречия, возникающего при ориентации изобретателя на ИКР: «Противоречие: надо вводить новые вещества и поля и не надо их вводить. Разрешается это противоречие в духе ТРИЗ: новые вещества можно получить из пустоты или видоизменением имеющихся. Их можно извлечь и из структурных недр имеющихся веществ»^[35]. Авторское свидетельство № 177497 предлагает действовать именно так, как рекомендуется в данной цитате: взять пустоту (столб воздуха на месте отсутствующего молниеотвода), а затем преобразовать ее в разреженную пустоту, чтобы получить столб разреженного воздуха, который при обычных условиях диэлектрик, а при возникновении молнии легко ионизируется и становится проводником.

Ясно, что, с точки зрения ТРИЗ, это — полное разрешение противоречия, вызванного движением к ИКР при решении задачи 25, и, стало быть, полная реализация указанного ИКР. Но действительно ли это так?

Сравним идеальное решение (отсутствующий молниеотвод ловит молнию и не создает радиопомех) и соответствующее ему изобретение. Полного соответствия нет: по авторскому свидетельству № 177497 в качестве молниеотвода следует использовать не просто столб разреженного воздуха, а столб разреженного воздуха в герметически закрытой трубе (иначе не получится разрежение!). Идеал оказался отягощенным материей.

Теперь посмотрим, как обстоит дело с задачей 48. Вот ее содержание: «Линию электропередач и электротехническое оборудование (например, разъединители), открыто расположенные на подстанциях, надо защищать от обледенения. С этой целью было предложено надевать на провода и защищаемое оборудование ферритовые накладки. Под действием переменного тока эти накладки быстро нагреваются и обогревают близлежащую часть провода или оборудования. Но внешняя температура меняется: иногда она выше нуля, иногда ниже. Да и вообще вдоль линии электропередачи температура зависит от множества факторов и может постоянно меняться. Что делать? Не бегать же вдоль линии, то надевая, то снимая ферритовые накладки...»^[36]

«Здесь «школьной» физики уже недостаточно, — пишет Альтшуллер. — Нужна физика чуть более сложная — «вузовская». ИКР: ферритовые накладки сами становятся магнитными при отрицательных температурах и перестают быть магнитными, когда температура поднимается выше нуля. Физические эффекты как инструмент изобретательского творчества тем и хороши, что нередко позволяют буквально реализовать ИКР. Есть такой эффект (читатель о нем, вероятно, слышал): при переходе через определенный температурный порог (точка Кюри) магнитные свойства исчезают, при обратном переходе восстанавливаются. Следовательно, насадка должна быть сделана из феррита с точкой Кюри около 0^о. Хочешь, чтобы магнит «сам собой» включался — выключался, используй переход через точку Кюри»^[37].

Ну, а здесь-то, здесь неужели нет полной реализации идеала? Нет, причем нет даже неполной реализации, хотя Альтшуллер сделал всё, чтобы убедить в обратном, а посему наш ответ кажется, на первый взгляд, не более чем придиркой. С толку сбивает то, что переход от идеального к реальному здесь все-таки присутствует, однако в действительности этот переход — всего лишь иллюзия: ИКР задачи 48 есть не что иное, как реальное свойство некоторых ферритов, которое современный изобретатель, имеющий дело с магнитными полями, обязан знать и учитывать. А если про это свойство известно, то задача 48 становится настолько примитивной, легкой, что перестает быть изобретательской и вообще более или менее серьезной задачей. В самом деле, подставьте в ее условие после слов «ферритовые накладки» выражение «которые бывают с точкой Кюри около 0^о» — и вы увидите, что решать-то практически нечего.

Итак, наш анализ показал, что задача 25 — изобретательская (без каких-либо сомнений!), а задача 48 не дотягивает даже до уровня рационализаторской. При этом реализация ИКР первой задачи совсем немного, самую малость не дотянула до адекватной, а реализация ИКР второй задачи вообще оказалась фиктивной, надуманной. В отличие от нас Г. С. Альтшуллер утверждает, что обе задачи — изобретательские, причем примерно одинаковые по силе, что в обоих случаях имеет место адекватная реализация ИКР, т. е. «сверхсильный вариант» решения, и, стало быть, скучное, банальное решение задачи про ферритовые накладки заслуживает не меньшего восхищения, чем красивое, изящное решение задачи про молниеотвод. И мы, и Альтшуллер исходили из одних и тех же тризовских понятий, а получили совершенно разные результаты. Здесь явно какое-то недоразумение, но какое и с чьей стороны?

3. Уровни изобретательских задач, или Снова клубок противоречий

Анализируя задачу 48, мы и Г. С. Альтшуллер резко разошлись в оценке уровня ее сложности. Столь же разительным оказалось расхождение и в оценке силы предложенного для нее решения. Что касается задачи 25, то здесь тоже возникла нестыковка в оценках, пусть и не столь резкая, как в случае с задачей 48. В связи с этим вопрос о силе задач и их решений, затронутый выше лишь мимоходом, вскользь, стоит рассмотреть гораздо подробней.

Вопрос чрезвычайно важный. «Научный подход к изучению изобретательского творчества, — подчеркивал создатель ТРИЗ, — начинается с понимания простой истины: задачи бывают разные, нельзя изучать их «вообще». Есть очень легкие задачи, их решают после нескольких попыток, и есть задачи невообразимой трудности, которые решаются в течение многих лет»^[38]. По мнению Альтшуллера, способность различать уровни изобретательской деятельности — один из основных критериев оценки качества исследований, посвященных этой деятельности^[39].

Мы уже отмечали, что ТРИЗ выделяет пять уровней сложности изобретательских задач. Что это за уровни, почему их пять — не меньше и не больше? «В задачах первого уровня, — объясняет Альтшуллер, — объект (устройство или способ) не изменяется… На втором уровне объект изменяется, но несильно… На третьем уровне объект изменяется сильно, на четвертом он меняется полностью, а на пятом меняется вся техническая система, в которую входит объект»^[40].

Замечательно: все разложено по полочкам — в лучших традициях формальной логики. Фон Плюмбум мог бы одобрить эту работу, если бы Альтшуллер, как озорной мальчишка, не дернул его за усы, уточнив, что задача первого уровня, строго говоря, не изобретательская, а всего лишь конструкторская^[41] и что «в принципе одна и та же задача может быть решена на разных уровнях»^[42].

Первое из этих двух уточнений не является смертным приговором для пятиуровневой шкалы изобретательских задач: достаточно ужать ее до четырех уровней, чтобы логическая ошибка под названием «деление с лишним членом» была устранена. Но лучше бы ее вообще не было: ведь автор книги «Творчество как точная наука» видел ее! Почему же он все-таки допустил этот досадный логический промах? «Юридическое понимание термина «изобретение» не совпадает с пониманием, так сказать, техническим, творческим, — объясняет Альтшуллер. — По-видимому, со временем юридический статус изобретения будет несколько изменен, и простые конструкторские решения … перестанут считаться изобретениями. Во избежание путаницы будем пока пользоваться словосочетанием «изобретательская задача первого уровня»…»^[43].

Итак, виноваты внешние (юридические) обстоятельства. Но только ли они? Смею утверждать, что логически ущербная шкала осталась без каких-либо изменений еще и по другой, внутренней причине. Этой причиной является крайне неудовлетворительное решение вопроса о границе между изобретательскими и конструкторскими задачами, которое предложено в книге «Творчество как точная наука».

«Изобретательские задачи, — пишет Альтшуллер, — часто путают с задачами техническими, инженерными, конструкторскими. Построить обычный дом, имея готовые чертежи и расчеты, — задача техническая. Рассчитать обычный мост, пользуясь готовыми формулами, — задача инженерная. Спроектировать удобный и дешевый автобус, найдя компромисс между «удобно» и «дешево», — задача конструкторская. При решении этих задач не приходится преодолевать противоречия. Задача становится изобретательской только в том случае, если для ее решения необходимо преодолеть противоречие»^[44].

На самом деле, любая задача, если пристально вглядеться в нее, содержит какое-то противоречие и требует его преодоления. Конструктор, который всего лишь ищет компромиссы, — плохой конструктор. Даже детская задачка не решается с помощью компромисса — нужно преодолеть заложенное в ней противоречие. Действительное различие между конструкторскими и изобретательскими задачами состоит, по-видимому, в том, что для первых характерно противоречие, вызванное столкновением абстрактного и конкретного знания о технической системе (и то и другое есть, но как их совместить?), для вторых — противоречие, вызванное самой технической системой, наличием у нее взаимоисключающих свойств. Возможно, такое разграничение не отличается точностью, но то, что дело — в характере противоречия, несомненно. Задача становится изобретательской, если для ее решения необходимо преодолеть изобретательское противоречие.

Не решившись сразу сократить шкалу задач, Альтшуллер не сделал этого и потом, убедив себя, что правильнее — ничего не менять^[45]. В результате в выигрыше оказалась не наука, а серая масса лжеизобретателей, сотнями набирающих авторские свидетельства за счет решения задач, которые лишь юридически являются изобретательскими. Но ведь вы не хотели этого, Генрих Саулович!

Впрочем, в оценке лжеизобретательской деятельности ваша позиция всегда была недостаточно жесткой. Вот характерный пример: «Какой путь избрать — взяться за создание Новой Вещи или заняться небольшими усовершенствованиями другой, уже признанной … технической системы, т. е. что лучше — журавль в небе или синица в руке, — этот вопрос выходит за рамки теории решения изобретательских задач, — заявляете вы. — Теория может лишь требовать, чтобы изобретатель видел обе возможности и сознательно выбирал одну из них. Выбор же зависит от мировоззрения, от того, что человек считает для себя более ценным». «Самое поразительное, — пишете вы далее, — что проблема выбора сохраняется и в тех случаях, когда техническая система стала заведомо старой и даже дряхлой. Здесь же нет никакой надежды на сколько-нибудь заметный творческий успех: устаревшая система ассимилирует только изобретения первого уровня. Но ведь можно накопить сотни авторских свидетельств и, главное, спокойно, без мук творчества и прочих переживаний…»^[46]

О чем идет речь? О том, что есть изобретатели-революционеры, идущие в авангарде технического прогресса, а есть и другие — те, что тащатся в хвосте НТР или всячески тормозят ее, создавая иллюзию ненужности революционных изменений. И что же — в рамках теории изобретательской деятельности нет места для научной оценки социальной ценности изобретений? Что же — можно лишь морально осуждать бессовестное накопление авторских свидетельств на липовые изобретения? Дорогой Генрих Саулович, даже ТРИЗ при всем ее несовершенстве способна научно оценивать изобретательский труд, одних вознося на пьедестал, других низвергая в пыль, а вы в духе христианского всепрощенчества утверждаете, что выбор между изобретательством и лжеизобретательством зависит лишь «от того, что человек считает для себя более ценным». Всем нам субъективно хочется жить в дружбе со всеми, но объективная оценка обстановки диктует другую, жесткую линию поведения.

Вот вы вспомнили об одном из первых своих изобретений: «В 1949 г. был объявлен всесоюзный конкурс на холодильный костюм для горноспасателей. Условия: костюм должен защищать человека в течение двух часов при внешней температуре 100^о С и относительной влажности 100 %, причем вес костюма не должен превышать 8 — 10 кг. Задача считалась принципиально нерешимой. Даже при использовании самых сильных хладоагентов вес костюма получался больше 20 кг. На человека допустимо «навьючивать» груз в 28 — 30 кг, но горноспасатель уже несет дыхательный прибор (12 кг) и инструменты (7 кг).

Можно было принять задачу так, как ее поставили организаторы конкурса: в конце концов, если сделать костюм с небольшим запасом льда и отражающей поверхностью, нетрудно уложиться в 8 кг. Конечно, защищать такой костюм будет минут 15 — 20, не больше. Но все-таки это лучше, чем ничего... Был и другой путь: изменим задачу, создадим не холодильный костюм, а другую техническую систему, пойдем в обход. Этот путь мы (я работал совместно с Р. Б. Шапиро) и выбрали» ^[47].

«Можно было принять задачу так, как ее поставили организаторы конкурса…» Что вы говорите, Генрих Саулович! Нельзя было принимать эту задачу в ее исходном виде, ибо смертельно опасный труд горноспасателей объективно требовал другой ее формулировки. Вы это знали, и потому изменили неграмотно сформулированное условие. Выходит, ваш выбор — не чисто субъективный, и при наличии хорошей теории технического творчества сделать его было бы проще.

«Появление ТРИЗ, ее быстрое развитие — не случайность, а необходимость, продиктованная современной научно-технической революцией»^[48], «теория изобретательства должна строиться на объективных данных»^[49], — заявляете вы, но, излагая свои теоретические взгляды, то и дело даете волю своим чисто субъективным качествам, в частности — проявляете излишнюю мягкотелость (даже при решении принципиальных вопросов!).

Но — в сторону лирику! Продолжим анализ двух уточнений, сделанных Г. С. Альтшуллером для созданной им пятиуровневой шкалы. Если первое из них всего лишь усекает пирамиду изобретательских задач, то второе просто-напросто взрывает ее, не оставляя камня на камне: заявлять, что данную задачу можно решить на разных уровнях, значит саму эту задачу относить к разным уровням. Тут что-то не так, но что?

Обратимся к «Поиску новых идей»: «…Изобретатель заранее не знает, сколько вариантов ему придется перебрать, так как одна и та же задача в зависимости от наложенных ограничений может быть решена на разных уровнях. Например, нужно устранить вибрацию электрического генератора. Одно из решений — установка упругих опор (подложили «подушку»). Если этому ничего не мешает, получили решение первого уровня (применение известного метода устранения вибраций). Система изменилась очень мало. Если же установка упругих опор не дает нужного результата либо по каким-то причинам недопустима, возможно решение на втором уровне — создание гидравлической демпферной системы, вероятно, с регулируемой жесткостью, с обратными связями. Решение третьего уровня изменяет исходную систему еще значительнее — например, предлагается использовать вибратор, создающий колебания той же частоты и амплитуды, но в противоположной фазе. При наложении колебания взаимно уничтожаются. Решение четвертого уровня приводит к радикальным изменениям. Например, вместо опор используется магнитная подвеска; создается электрический генератор без вращающихся частей (виновников вибрации), то есть электрохимический или магнитогидродинамический. Для решения задачи на пятом уровне нужно сделать соответствующее открытие, например найти новый способ получения электроэнергии…»^[50]

В этой цитате Альтшуллер и другие авторы «Поиска новых идей» берут задачу и предлагают варианты ее решения, переходя с низшего уровня на высший. Решение становится все сильнее и сильнее, и, наконец, мы вышли к самому сильному решению — решению пятого уровня. О чем идет речь? Судя по всему, о поиске наилучшего решения одной и той же задачи. В таком случае, решения первого — четвертого уровней, строго говоря, — не решения, а лишь ступени к решению данной задачи, каковым является решение пятого уровня и только оно. Почему же авторы «Поиска…» считают, что дали пять решений для одной задачи, что решили ее пятью способами?

Вернемся к анализу цитаты. В ней идет усиление не только решения данной задачи, но и самой этой задачи: в ее условие вносятся изменения, делающие ее более полной, законченной. Авторы «Поиска…» должны иметь в виду именно движение от неполной (незаконченной) задачи к полной (законченной), чтобы утверждать, что данная задача не меняется. Но тогда задачи первого — четвертого уровней, подобно решениям этих уровней, самостоятельного значения не имеют: эти задачи, строго говоря, — не задачи, а всего лишь зачатки, наметки, эскизы одной и той же задачи, именуемой задачей пятого уровня.

Таким образом, изобретательская задача может быть решаемой на разных уровнях, а вот решенной — только на одном. Стало быть, второе уточнение, сделанное Альтшуллером для пятиуровневой шкалы задач, в свою очередь следует уточнить, заменив слово «решена» на слово «решаема».

Теперь легко объяснить, почему авторы «Поиска…» воображают, будто дали пять решений для одной и той же задачи. Дело в логической ошибке: задачи первого — четвертого уровней взяты и как эскизы (зачатки) одной полновесной задачи, и наряду с последней — как самостоятельные полновесные задачи, имеющие полновесные решения.

Данная ошибка возникла не случайно: она заложена в шкале задач, созданной в результате деления понятия «изобретательская задача» по двум расходящимся основаниям: во-первых, по силе (полноте) и, во-вторых, по характеру противоречия. Первое основание требует брать изобретательскую задачу диалектически, т. е. в движении от зачатков к полному, законченному виду. А вот второе основание настраивает на формально-логический лад, на деление готовых, не требующих развития задач. В итоге применения обоих оснований деления получился ряд, в котором полная задача (задача пятого уровня) стоит вместе со своими зачатками и в то же время эти зачатки взяты как самостоятельные задачи. Отсюда — несуразица и с решениями задач: зачатки решения и полное решение перемешались.

Эта логическая неразбериха дает возможность субъективно, произвольно оценивать уровень изобретательской задачи и ее решения. Вспомним про задачу 48. Мы оценили ее и ее решение как слабые, а Альтшуллер — как сильные. Кто прав?

Мы исходили из того, что «сильный» означает «полный». С этой точки зрения, задача 48 — слабая, так как сильной (полной) является задача о защите энергетического оборудования от обледенения самим этим оборудованием без каких-либо добавлений к нему (например, в виде ферритовых накладок). Альтшуллер же считает задачу 48 сильной, ибо причисляет ферритовые накладки к тому, что нужно защищать. Но сами-то ферритовые накладки не нуждаются в защите от колебаний температуры! Почему Альтшуллер ошибся? Потому, что пренебрег историей защиты энергетического оборудования от обледенения, не выявил этапы, пройденные и не пройденные в этом деле. В результате незрелый вариант объективно существующей задачи оказался искусственно, субъективно представленным как полная задача.

Теперь о решении задачи 48. Мы и его назвали слабым, потому что, рассматривая какую-либо задачу как слабую, ни одно из ее решений нельзя называть сильным. Согласно же Альтшуллеру, решение задачи 48 — сильное и даже сверхсильное. Почему? Потому что ИКР для данной задачи оказался полностью реализованным. А почему состоялась эта полная реализация? Да потому, что, во-первых, формулировка ИКР, данная Альтшуллером, имеет, как мы видели, искусственный характер, а во-вторых, она дана для совершенно самостоятельной, сильной задачи, хотя, если судить объективно, задача 48 — слабая.

Как навести порядок в оценке силы изобретательской задачи и силы ее решения? Казалось бы, нужно просто-напросто убрать одно из оснований, по которым создана тризовская шкала задач. Но, поступив так, мы получим перекос либо в сторону чистой диалектики, либо в сторону чистой формальной логики. Причем, скорее всего, пострадает диалектика, поскольку первое из указанных оснований убрать проще.

Окончание

^[1] Цит. по: Как стать еретиком /Сост. А. Б. Селюцкий. — Петрозаводск: Карелия, 1991. — 365 с.: ил. — (Техника — молодежь — творчество). С. 4.

^[2] Меерович М. И., Шрагина Л. И. Технология творческого мышления: Практическое пособие. — Мн.: Харвест, М.: АСТ, 2000. — 432 с. — (Библиотека практической психологии).

^[3] Э. В. Ильенков: личность и творчество / Редактор-составитель И. П. Фарман. — М.: «Языки русской культуры», 1999. — 272 с., ил. С. 255.

^[4] Э. В. Ильенков: личность и творчество / Редактор-составитель И. П. Фарман. — М.: «Языки русской культуры», 1999. — 272 с., ил. С. 256.

^[5] Нарский И. С. Диалектическое противоречие и логика познания. М.: Наука, 1969. — 246 с. С. 238.

^[6] Логика и методология научного познания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1974. — 160 с. С. 3.

^[7] Логика и методология научного познания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1974. — 160 с. С. 43.

^[8] Петров Ю. А. Методологические вопросы анализа научного знания. Учеб. Пособие. М., «Высшая школа», 1977. — 224 с. С. 215.

^[9] Дудель С. П. Логика противоречия и противоречия логики. ‑ М.: Мысль, 1989. — 191 с. С. 135.

^[10] Вригт Г. Х. Логика и философия в ХХ веке. //Вопросы философии. 1992, 8. С. 80.

^[11] Вригт Г. Х. Логика и философия в ХХ веке. //Вопросы философии. 1992, 8. С. 81.

^[12] Вригт Г. Х. Логика и философия в ХХ веке. //Вопросы философии. 1992, 8. С. 88.

^[13] Свинцов В. Существует ли диалектическая логика? //Общественные науки и современность. 1995, 2. С. 100, 109.

^[14] Альтшуллер Г. С., Шапиро Р. Б. О психологии изобретательского творчества. // Вопросы психологии. 1956, 6. С. 37 — 49.

^[15] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 22.

^[16] Альтшуллер Г. С., Злотин Б. Л., Зусман А. В., Филатов В. И. Поиск новых идей: от озарения к технологии. — Кишинев: Картя Молдовеняскэ, 1989. — 382 с., ил. С. 42.

^[17] Злотин Б. Л., Зусман А. В. Решение исследовательских задач. — Кишинев: МНТЦ «Прогресс», Картя Молдовеняскэ, 1991. — 204 с. С. 11.

^[18] Меерович М. И., Шрагина Л. И. Технология творческого мышления: Практическое пособие. — Мн.: Харвест, М.: АСТ, 2000. — 432 с. С. 43.

^[19] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 49.

^[20] «…Решение изобретательской задачи оказывается хорошим (сильным), если оно преодолевает техническое противоречие, содержащееся в поставленной задаче, и, наоборот, плохим (слабым), если ТП не выявлено или не преодолено» (Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 27.).

^[21] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 10 — 11.

^[22] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 49.

^[23] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 49.

^[24] Меерович и Шрагина дают это понятие как следствие одного из основных законов развития технических систем (Меерович М. И., Шрагина Л. И. Технология творческого мышления: Практическое пособие. — Мн.: Харвест, М.: АСТ, 2000. — 432 с. С. 68.).

^[25] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 50.

^[26] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 108.

^[27] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 50.

^[28] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 155.

^[29] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 53.

^[30] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 53.

^[31] Альтшуллер Г. С., Злотин Б. Л., Зусман А. В., Филатов В. И. Поиск новых идей: от озарения к технологии. — Кишинев: Картя Молдовеняскэ, 1989. — 382 с., ил. С. 109.

^[32] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 156.

^[33] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 54.

^[34] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 159.

^[35] Альтшуллер Г. С., Злотин Б. Л., Зусман А. В., Филатов В. И. Поиск новых идей: от озарения к технологии. — Кишинев: Картя Молдовеняскэ, 1989. — 382 с., ил. С. 108.

^[36] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 108.

^[37] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 108.

^[38] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 14.

^[39] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 144.

^[40] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 15.

^[41] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 20.

^[42] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 15.

^[43] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 20.

^[44] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 19.

^[45] «Творчество как точная наука» отказывает задачам первого уровня в статусе изобретательских, но уже в «Поиске новых идей» они реабилитированы: утверждается, что их решением являются «мельчайшие изобретения, не связанные с устранением противоречий» (Альтшуллер Г. С., Злотин Б. Л., Зусман А. В., Филатов В. И. Поиск новых идей: от озарения к технологии. — Кишинев: Картя Молдовеняскэ, 1989. — 382 с., ил. С. 14.). Увы, идея четырехуровневой шкалы изобретательских задач не получила развития. А жаль: эта идея в отличие от идеи изобретений, не связанных с устранением противоречий, была здравой!

^[46] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 117 — 118.

^[47] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 118 — 119.

^[48] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 146.

^[49] Альтшуллер Г. С. Творчество как точная наука. — М.: Сов. радио, 1979. — 184 с., ил. С. 118.

^[50] Альтшуллер Г. С., Злотин Б. Л., Зусман А. В., Филатов В. И. Поиск новых идей: от озарения к технологии. — Кишинев: Картя Молдовеняскэ, 1989. — 382 с., ил. С. 16.

В тексте сохранены авторская орфография и пунктуация.