Главная    Литература     Приключения инженера (часть 1)

Размещено на сайте 08.08.2008.

Я познакомился с Владимиром Акимовичем Ацюковским в 1982 году. Он работал в Летно Исследовательском Институте, занимался там какими-то антеннами и прочим радиотехническим хозяйством, но привлек к себе внимание тем, что открыто отрицал Эйнштейна и вообще строил какую-то таинственную науку эфиродинамику. Причем делал это не только на бумаге, но пользуясь территориальной близостью с ЦАГИ, сделал там какую то установку, в которой пускал дымовые вихри и наблюдал, как они заворачиваются в колечки.

Конечно, мы с Игорем Куликовым очень захотели пригласить такого человека в МОИТТ, чтобы он рассказал слушателям о том, каково это - быть бунтовщиком и новатором в науке.

Владимир Акимович удивительно легко согласился приехать. Он привез с собой огромный сверток с плакатами (если кто не помнит – было такое время, без  компьютерных проекторов и докладчики носили с собой плакаты, укрепленные сверху и снизу горизонтальными деревянными планочками. Планочки могли быть разной толщины и иногда докладчик приносил на свое выступление целую вязанку дров). Плакаты были все в математических таблицах и формулах, но были там и фотографии, все эти премудрости разъясняющие.

Владимир Акимович оказался отличным лектором, слушатели быстро во всем разобрались и большинство из них немедленно превратились в горячих поклонников эфиродинамики. Кто-то захотел участвовать в изготовлении очередной установки, а некоторые так на эту тему «подсели», что даже лет через десять приходили ко мне с вполне подробными чертежами специальных машин, создающих подъемную силу именно за счет тех самых вихрей. Это, как я понимаю, говорит о том, что встреча с Чудом – это прежде всего встреча с Человеком.

И вот, спустя долгие и долгие годы, я рад предложить вам, дорогие читатели, новую встречу с этим замечательным инженером, ученым и Человеком – Владимиром Акимовичем Ацюковским.

Редактор

Приключения инженера

Ацюковский В.А.

М. 2006



* Часть 2 (Главы 4-8)
* Часть 3 (Главы 8-15)
* Часть 4 (Главы 16-21)

Часть 1

ЗАПИСКИ  СИСТЕМОТЕХНИКА

Посвящается инженерам
и научным сотрудникам
отраслевых  НИИ и ОКБ

1. Все мы – исторические люди

Все мы, население Земли, исторические люди. В том смысле, что с нами все время приключаются различные истории. Это обстоятельство было подмечено еще Гоголем. Большинство из нас случающиеся с нами истории забывает и не делает из них никаких выводов. Но некоторые все же делают. И когда по дороге на работу или в курилке обсуждаются  очередные рабочие проблемы  (в рабочее время  их обсуждать некогда), то кто-нибудь говорит: «А  вот  я знаю случай!» И рассказывает очередную  поучительную историю, приключившуюся с ним или  с кем-то еще.  И все слушают,  кивают головами и соглашаются,  что надо было сделать так-то  и так-то.  А  потом расходятся и делают все наоборот, ибо шишку надо поставить на своем лбу, поскольку на чужом  она не воспринимается.

Авиационное бортовое оборудование – это область, в которой истории происходят непрерывно,  практически  каждый день. Связано это с тем, что эта область – одна из наиболее динамичных.  Про то,  что авиация развивается быстрее других  отраслей техники, известно широко. С нею  может  соревноваться в этом плане разве что космонавтика. Но космонавтика сама родилась из авиации.  А вот про прибористов это известно значительно менее.  Между тем, в авиационном приборном хозяйстве сосредоточены  самые  последние достижения науки и техники, включая физику, радиоэлектронику,  вычислительную технику и многое другое.  Каждое из многочисленных отдельных направлений, в совокупности составляющих бортовое авиационное оборудование, достойно пера великих мастеров слова. Написал же Д.Гранин роман «Иду на грозу», а ведь это лишь одно и далеко не самое главное направление борьбы  за развитие авиации вообще и бортовое оборудование, в частности. Таких направлений у нас многие десятки.  И за каждым из них стоят люди,  патриоты своего дела и классные специалисты.  Эти люди изо дня в день делают свое дело, борются и страдают, и если о них мало кто знает, то только потому, что они слишком заняты, и им некогда рассказать о себе.  Пользуясь случаем, я хочу выразить им свое глубочайшее уважение.

Среди многих направлений  в бортовом оборудовании есть направление системотехники.  Сам такой термин у нас практически не употребляется,  но фактически  это направление существует,  и им занимаются соответствующие специалисты.

Системотехники – это люди,  работающие со сложными системами, то есть с системами, состоящими из частей. А поскольку все на свете состоит из частей,  то все мы в той или иной степени – системотехники. Но большинство из нас этого не знает и плывет в общем хаосе по течению  или просто совершает броуновское движение.  Поэтому это не настоящие системотехники.  Настоящие системотехники  на месте хаоса пытаются создать порядок. И если у них не всегда получается то, что нужно, не одни они в этом виноваты, ибо далеко не все хотят, чтобы этот порядок был, поскольку в беспорядке многим существовать легче.  Поэтому системотехникам приходится преодолевать не только технические трудности,  но и сопротивление окружающей среды.  А это требует крепких нервов и выносливости.  Особенно  достается  тем, кто занимается таким кровавым делом, как стандартизация.

Стандартизатор волею судьбы назначен воевать со всеми, кто имеет мнение,  отличное от мнения самого стандартизатора, а это не прощает ему даже тот, кто назначил его заниматься стандартизацией,  то есть его начальник. Начальник знает, что он всегда умнее подчиненного,  и если подчиненный делает не так, как считает нужным его начальник, ориентирующийся не на технические, а на политические соображения, то подчиненный не прав, и его надо поставить на место. Но если подчиненный встанет на это место или пойдет туда, куда его посылают,  то стандартизации не будет, а будет черт-те что. Поэтому он упирается, если он настоящий стандартизатор. Вот это и есть основа для конфликта.

Автор этих строк – и системотехник,  и стандартизатор. И конфликтов у него было видимо-невидимо. Он не то, чтобы гордится этим, он просто сознает, что так устроена жизнь: либо стандартизация с конфликтами,  либо ни того, ни другого.

В свое время автор понял, что на борту существует много технических проблем,  имеющих общебортовой характер  и требующих наведения порядка.  А один очень неглупый человек сказал, что прежде чем решать частные проблемы,  надо решить общие,  ибо иначе на каждом шагу будешь натыкаться на эти общие проблемы, и добром это не кончится. На борту же таких проблем оказалось много.

В самом деле, все системы,  составляющие бортовое оборудование, должны передавать друг другу свою информацию, поэтому проблема связей бортовой аппаратуры – это общебортовая проблема. Такой же общебортовой проблемой является организация вторичного электропитания, поскольку все бортовые устройства  должны получать электроэнергию и расходовать ее,  по-возможности,  экономно.  Контроль бортовой аппаратуры  тоже имеет многие общие черты  независимо  от конкретного назначения того или иного устройства. Вопросы помехоустойчивости тоже. И так далее.  Даже такая проблема, как конструктив,  то есть габариты аппаратуры,  и тот требует общего подхода,  поскольку аппаратура должна размещаться на самолете  компактно,  иначе никакого самолета для нее не хватит.  Вот все такие вопросы,  которые носят общебортовой характер,  в свое время очень заинтересовали автора, и он, то есть я, создал лабораторию, которая имеет  знамя – «Техническое комплексирование бортового авиационного оборудования».

В тех историях, которые излагаются ниже,  часто фигурирует сам автор, что говорит о его нескромности. Это верно:  автор не только не умрет от скромности,  но даже не заболеет. Тому есть научное обоснование.  Дело в том, что автор считает скромность  худшим  из  инженерных пороков.

Когда говорят,  что такой-то – «скромный труженик»,  то с точки зрения автора этот скромняга – безвольный и безынициативный человек, на котором удобно ездить его начальству.  Он делает то,  что ему велят,  а не то, что на самом деле нужно.  Такому человеку в наших проблемах делать нечего. 

Кроме того, во всех описываемых событиях ничего не выдумано, и автор излагает лишь то, что случилось с ним и с его товарищами. Наверное,  любой,  работающий в области бортового авиационного оборудования,  тоже мог бы рассказать многое.  Может быть, и расскажет со временем. Но пока суд да дело,  автор хочет поделиться  своими историями  и своими соображениями с теми,  кто, может быть,  учтет его опыт или ошибки.  Хотя, сказать по правде,  надежды мало: ведь шишка на чужом лбу не воспринимается...

2. Кто Самый Главный?

Исторически получилось так, что каждый Генеральный конструктор – руководитель самостоятельной  самолетной  или вертолетной фирмы – являлся не только Генеральным, но еще и Самым Главным среди всех остальных Генеральных конструкторов.  Потому что именно Он делал в данный момент Самый Важный летательный аппарат.  Фирма Антонова делала  Самые Тяжелые самолеты, доставляющие коммерческие грузы в любую точку земного шара.  Фирма Ильюшина – тоже большие и тоже куда угодно.  Самолеты Туполевской фирмы  вообще бороздят просторы вместе с пассажирами, которым наконец-то удалось улететь  (не было керосина,  рейс откладывался в связи  с неприбытием самолета и т.д., и т.п.).  Когда Самый Сверхзвуковой Пассажирский самолет фирмы Туполева  был еще Cовершенно Секретным, и о нем говорили только шепотом, наверное, чтобы о своем собрате не узнал американо-англо-французский самолет «Конкорд», на Невском проспекте в Ленинграде висел огромный плакат с изображением Ту-144 и рекомендациями летать именно этим самолетом. Из этого плаката следовало,  что на данном  историческом  отрезке  времени именно этот самолет – Самый Важный. И так у каждого Генерального конструктора.  Что уж тут говорить о фирмах Микояна, Сухого и Яковлева.  Разумеется, их самолеты не только не отстают, но наоборот, даже опережают!

Из того обстоятельства, что каждый Генеральный конструктор  являлся еще и  Самым Главным,  вытекало отнюдь не безобидное обстоятельство. Каждый из них полагал, что вся приборная промышленность  создана именно для него  и  что поэтому он может заказать для своего самолета то,  что Он считает нужным.

Но когда все эти Самые Главные вбили свои заказы прибористам, те взвыли, потому что при всем желании не могли справиться с таким потоком заданий, хотя все эти задания отличались друг от друга лишь тем, что у одного блока выходной разъем должен был находиться сбоку, а у другого, такого же по назначению,  он, наоборот,  должен был иметь угловую форму, а на третьем разъема вообще не было, а торчал вместо него из блока кабель. С разъемом, конечно, но уже на длинном конце.  Этот последний вариант был забракован  раньше других,  потому что техники взяли за моду таскать такие блоки за хвосты, торчащие из них, и после прибытия  блока  на самолет  выяснялось, что кабель выдран  с корнем и блок можно нести обратно.            

Так вот, когда взвыла приборная промышленность,  тогда и был создан в городе Жуковском при Летно-исследовательском институте наш 4-й комплекс,  в который начали помаленьку вливать молодых талантливых прибористов,  не обремененных ни славой,  ни традициями,  чтобы они  со временем навели в этом вопросе какой-нибудь порядок.  Таким же образом и я оказался там.  И собралось нас  в 4-м комплексе несколько десятков юных специалистов.

Не надо думать, что как только нас создали, так сразу порядок в оборудовании был наведен. Это произошло не скоро,  процесс наведения порядка растянулся на многие годы, да и сейчас его никак нельзя считать завершенным, ибо энтропия работает. Для непосвященных поясняю, что энтропия – это то, что создает хаос. Это понятие диаметрально противоположно понятию стандартизации, которая, по идее, должна из хаоса создавать порядок.  Но все-таки начало было положено.

Когда я стал то ли ведущим инженером, то ли начальником сектора,  я попросил свою сотрудницу Надежду Ивановну Т. съездить в Отдел комплектации Министерства и выяснить, сколько  и каких информационных систем  у нас существует, ибо навоевались мы к этому времени с Генеральными конструкторами досыта. Она поехала и исчезла. Дня через три мы спохватились: пропала сотрудница.  Бросились искать и обнаружили ее  все в том же  Отделе комплектации,  где она, человек исключительно добросовестный, выписывала названия всех систем и устройств,  которые были в свое время заказаны самолетчиками, а теперь выпускаются промышленностью.

Надежда Ивановна вернулась через месяц  и  по результатам поездки составила отчет,  который наше начальство строго-настрого запретило показывать кому бы то ни было:

– Материал для прокуратуры, –  прокомментировал наш отчет начальник комплекса Николай Тимофеевич Коробан. –  Нет уж, пускай пока полежит!

Но теперь прошло много времени, начальство поменялось, и я рискну открыть некоторые секреты. Оказалось, что курсовых систем,  которые всего-то  должны  были  определять курс самолета, к тому времени существовало 96 вариантов! Доплеровских измерителей путевой скорости было 14 вариантов, хотя на самолетах они только что начали появляться. Не меньше было и бортовых средств ближней радионавигации, правда, на земле маяков, без которых эти бортовые средства работать не могли, пока еще не было. Количество вариантов гировертикалей не поддавалось четкому определению. И так с каждой системой.

Но попутно выяснилось,  что все эти системы  мгновенно устаревают, потому что конструкторы в ОКБ просто не успевают ничего сделать:  они все время создают очередные модификации аппаратуры  по прихоти  Генеральных конструкторов, которые, как я уже упомянул, являются Самыми Главными среди всех остальных.

Практически в это же время мой начальник и учитель Евгений Петрович Новодворский, которому я бесконечно благодарен за науку  и который воспитал плеяду ведущих инженеров,  на них и сейчас еще держатся в части бортового оборудования два института, выдвинул две идеи. Согласно первой, на самолеты надо ставить  не разрозненное оборудование, а комплексы увязанной друг с другом аппаратуры, причем  состав этой аппаратуры  может меняться в зависимости от назначения самолета. Эта идея  нашла воплощение в жизни, и были созданы так называемые БНК и БПК – базовые навигационные и пилотажные комплексы  бортового  оборудования. А согласно второй идее, оборудование надо заказывать не для каждого самолета в отдельности, а Министерству для всех самолетов сразу.  По крайней мере, под родственные с точки зрения навигационных и пилотажных задач  классы самолетов.  И пусть самолетчики ставят эти комплексы, в которых, конечно же, надо учесть все необходимые требования и особенности самолетов.  И пусть не валяют дурака.  А не хотят – пусть ходят босиком. Последнего Евгений Петрович, правда, не говорил, так как он был интеллигентным человеком,  но подразумевал.  Это тем более оправданно,  что на создание нового типа самолета  обычно  уходит  три-четыре года, а на создание нового поколения бортового оборудования – 6-10 лет. И поэтому укоренившаяся практика заказа оборудования  для конкретного самолета  порочна:  самолет успевают сделать раньше, чем аппаратуру к нему, и на созданный самолет ставят не ту аппаратуру,  которая была для него заказана, а ту, что уже выпускается серийно, то есть старье. И тут уж  ничего не поделаешь, такова объективная реальность.

Но эта вторая идея не прошла, как ни пытались вбить ее в жизнь Николай Тимофеевич и Евгений Петрович.  Опережающего задела бортового оборудования  не получилось  тогда, не получается и сейчас.  А зачем?  Вдруг самолетов больше никто не будет заказывать, и тогда мы, военные (или гражданские, это все равно) потратим деньги зря?  Нет уж! Вот закажем самолет, тогда вы и будете разрабатывать под него оборудование. А если ВЫ не успеваете, то ЭТО ПЛОХО.  Надо успевать. Вот так-то!

Однако, так или иначе, помаленьку процесс стал налаживаться.  Создание комплексов бортового оборудования стало обычным делом. Стали появляться не только навигационные и пилотажные комплексы, но и пилотажно-навигационные комплексы, в которых одни и те же устройства, например инерциальные системы, использовались и для навигационных, и для пилотажных задач, появились типовые комплексы радиосвязи, всякие специальные комплексы.  И Евгений Петрович однажды даже обиделся: как так, все занялись комплексированием, а про нас, авторов идеи, вспоминают только тогда, когда у кого-нибудь что-нибудь не получается.  Но ничего не поделаешь, идея не воробей, вылетит – не поймаешь. В результате очень скоро комплексников развелось больше,  чем самолетчиков.

Когда стало ясно, что «железо» унифицируется, жить стало полегче.  Но как раз к этому времени на борт встала цифровая вычислительная машина и, в первую очередь, в навигационном комплексе. Почему это произошло,  имеет смысл объяснить.  Дело в том, что именно навигация требует наиболее точных вычислений. Конечно, пилотажные задачи более динамичны,  но они не требуют  тех высоких  относительных точностей, которые необходимы навигации. Пилотажники удовлетворяются ошибками в единицы процентов, в то время как навигаторам нужны сотые  и  даже тысячные доли процентов. 

Но зато пилотажникам требуется  исключительно высокая надежность, чем цифровые машины на первых порах похвастаться не могли. А навигаторы, если навигационный вычислитель вышел из строя, могли от этого еще не рухнуть, а спросить наземные службы, где они, навигаторы, сейчас находятся, и с их помощью благополучно  довести самолет до места.  Так сказать, методом опроса местного населения.  Поэтому требования к надежности ЦВМ здесь полегче, и цифровые машины естественным образом  оказались  в навигационных комплексах. Но на нашу беду и тут начался прогресс.

В одном из первых навигационных комплексов  была установлена неплохая цифровая машина, но со скромными возможностями.  Она имела быстродействие в 62,5 тысячи операций в секунду и ПЗУ,  то есть память для хранения программы в 8 тысяч слов. Этого, хотя и со скрипом, хватало для решения навигационных задач. Но очень скоро стало не хватать, потому что  программисты  стали предъявлять  все  большие требования.  Аппетиты их росли с ужасающей скоростью, так что разработчики бортовых ЦВМ  за ними никак не успевали.

Что бы  ни сделали инструментальщики,  программистам  все было мало.  Программисты  распоясались  до такой степени, что перестали экономить память вообще,  стали  требовать, чтобы программы зашивались так, как им удобно это моделировать на наземных машинах,  в результате чего и требования к быстродействию и памяти страшно раздулись.  Все это было бы ничего,  если бы от этого  не страдала элементная база, которая устаревала в момент создания, и если бы сами ЦВМ при этом не превращались в монстры,  дорогие и ненадежные.

И тогда мы изобрели противоядие. Зачем, рассуждали мы, сваливать в общую кучу все вычисления? Не лучше ли разделить их по функциям разных систем и каждой информационной системе подарить по небольшому вычислителю.  И хотя общее быстродействие станет еще больше, так же как и память, но каждый вычислитель будет небольшим, он приобретет хозяина –  разработчика соответствующей  информационной  системы, тот будет заботиться о своей части задачи,  на  выходе  у него будут стандартные выходные параметры, а тогда каждый системщик  сможет у себя внутри  вытворять,  что его душе угодно,  это никак не скажется на общем комплексировании. 

Мало того,  если выходные параметры каждой системы  стандартизировать, то в одном комплексе можно собирать и старые, и новые системы, и на любом этапе, если новые системы не успевают, поставить пока старые, а потом, когда новые системы будут готовы, поставить их. Простенько, но со вкусом.  Тем более,  что малые вычислители  делать проще, чем большие.

Это направление  полностью себя оправдало, и с тех пор комплексы так и строятся, причем самих встроенных вычислителей на борту  развелось невероятно много:  на  каждом самолете их стало больше сотни. Но теперь это никого уже не пугает. А аппетиты программистов все равно продолжают расти, зато не так быстро.

Но вскоре оказалось, что вариантов встроенных вычислителей появилось слишком много,  а это дорого.  И  значит, надо, во-первых, узаконить связи между вычислителями, во-вторых, навести порядок во внутреннем обмене информацией, в-третьих,  узаконить какую-то общую  систему команд  для всех вычислителей,  а в-четвертых, вообще навести порядок в функциональной математике.

Первые три проблемы,  так или иначе,  касались «железа».  Один из руководителей  приборного  Главка  Юрий Семенович помог собрать совещание, на котором эти три проблемы были решены  ко всеобщему удовольствию.  Это был тот редчайший случай,  когда министерский работник принес реальную пользу. Лично у Юрия Семеновича это тоже был особый случай. Но что касается «в-четвертых»,  то тут машина встала.

Когда-то я насчитал  в нашей промышленности  15  групп математиков, работающих независимо друг от друга в области  навигационных алгоритмов,  причем только на одном  из ленинградских предприятий их одновременно было пять.  Мне это показалось странным.  Зачем, подумал я, их так много? Ведь земной шар у нас один,  атмосфера тоже. Все мы пользуемся географическими координатами,  состав оборудования на всех самолетах практически один и тот же. Ну, добавили корректирующие средства, ну, не добавили. Суть-то от этого не меняется.  А тут 15 групп! Ведь наверняка они нагородят каждая свое, потом концов не соберешь. И я попросил все ту же Надежду Ивановну взять из разных эскизных проектов формульные зависимости  какой-нибудь небольшой задачи,  например,  доплеровское счисление координат и написать их рядом  для сравнения.  Надежда Ивановна  выписала формулы одной и той же задачи  из разных проектов,  всего таких проектов под рукой  оказалось семь.  И  выяснилось, что сравнивать эти формулы нельзя,  так как все они записаны в разных обозначениях. Я порекомендовал ей взять какую-нибудь одну систему обозначений, любую,  какая ей больше понравится,  и переписать все формулы в одной системе. И тут выяснилось, что все эти формулы отличаются друг от друга выражением для радиуса Земли: у одних этот радиус принят за постоянную величину,  у других к нему добавлена первая геометрическая гармоника,  потому что он все-таки не совсем постоянный,  у третьих – еще и вторая гармоника,  у четвертых  этот радиус остался  в знаменателе, как и был, но гармоники переведены в числитель, и так далее.  И хотя все формулы  были похожи друг на друга,  как близнецы-братья,  все же они были разными,  алгоритмы под них получались разными, программы разными,  а уж с учетом разнообразия  систем команд  в вычислителях  все это было абсолютно несовместимо.  Отсюда и  15 групп  навигаторов.

А сколько их сейчас – никто не знает,  потому что в математике  так никто и не навел порядка,  хотя такие попытки предпринимались. А тут еще и «Перестройка».

Как-то так получалось, что мне никак не удавалось создать  в своей лаборатории  математическую группу.  Стоило только собрать у себя  несколько математиков,  как их тут же забирали в другие лаборатории,  или они уходили сами в другие места.  Конечно, это объяснялось, прежде всего, тем, что по функциональным обязанностям  наша  лаборатория  не должна была  заниматься математикой.  Наше дело – инструментовка, а вовсе не математика.  А наведением порядка  в математике должны были заниматься другие лаборатории, которым это поручено,  но которые как раз этим и не занимались. Потому что, зачем? И тогда я пошел на хитрость.

В соседней лаборатории,  которая имела как раз математический уклон,  работали Галина Александровна  и Зинаида Петровна,  с которыми у меня установились прочные дружеские отношения. Их-то я и уговорил заняться вместе со мной этой проблемой – создать модули математических зависимостей. Начальника лаборатории мы попросили закрыть глаза на наше партизанство.  Он сказал, что он не возражает,  лишь бы мы его не трогали, так как толку от этой затеи все равно не будет. Это уж потом, когда был выпущен Руководящий материал, он рассказывал, какую замечательную работу проделала его лаборатория, а тогда ему было все равно.  Но в результате хотя бы часть навигационных формул была приведена в порядок, документ выпущен,  и  с тех пор многие им пользуются.  Однако не все формулы в тот документ  успели поместить, дело не доведено до конца до сих пор,  так как обе дамы давно на пенсии, а больше желающих не нашлось.

Вторая попытка  была предпринята  в связи  с первичной обработкой пилотажно-навигационных параметров, полученных в процессе летных испытаний.  Дело в том, что этот вопрос попал ко мне, а у меня он достался Коле С., весьма проворному инженеру.

Первичная обработка параметров – это вот что такое. От датчика информации поступает сигнал,  и самописец записывает его на магнитную ленту  в кадре определенного формата. Затем лента с записями поступает на обработку. Поскольку  кадры у всех самописцев  разные,  то под каждый тип самописца создается свой алгоритм обработки. В конце концов, выдается  таблица с результатами обработки.  А  потом строится график каждого параметра либо техником, либо машиной. Вот и все. Но в целом эта процедура тогда была весьма громоздкой, и ее можно было бы сильно облегчить, если бы все было унифицировано.

– Коля, – обратился я к своему инженеру, – ты же видишь, какие тут есть возможности. Давай, унифицируем кадры, масштабы. Сейчас, конечно, это результата не даст, но потом, когда-нибудь,  в этом деле  порядок наведется,  и не надо будет заниматься таким неблагодарным делом. Все будет легко и просто,  а то ты сейчас вон сколько времени тратишь на всю эту муру.

– Нет! – ответил Коля. –  Здесь сделать  ничего нельзя, потому что нас все равно никто не послушает.  Надо  оставить все, как есть.

Никакие уговоры не помогли. А когда я стал настаивать, Коля от меня ушел в другую лабораторию и увел с собой первичную обработку. А я понял, что или я сам должен проделать всю эту работу,  или вообще не надо  за нее браться, плюнуть на всю затею.  А так как я другие дела бросить не мог, то пришлось плюнуть.

Позже я понял Колину позицию:  ведь если кот переловит всех мышей, чем же он потом питаться-то будет?

Вот такие математические переживания.  Но не надо унывать. Развитие машин идет в таком направлении,  что скоро станет возможно выпускать стандартные вычислители со стандартным набором функций, из которых Генеральные конструкторы сами будут набирать себе нужный набор.  А поскольку туда будут введены все мыслимые задачи,  то для навигаторов, пожалуй, уже поля деятельности не останется, все они разбредутся,  и некому будет пороть в этих вопросах отсебятину.

Но может быть они, как и Коля, не допустят такого безобразия,  потому что  зачем же лишать себя  куска белого хлеба, даже если икра черная?

3. Догнать и перегнать!

Сколько я помню, мы все время кого-то догоняли. То Англию, то Америку. До войны даже был такой токарный станок – ДИП-200, что означало «Догнать И Перегнать».  Надо сказать,  что этот станок был гордостью отечественного станкостроения,  потому что он в то время  был  действительно лучшим в мире.

Стремление догнать  так называемый  «мировой  уровень»  вызвано рядом причин. В довоенные годы это было связано с общей отсталостью промышленности,  когда нам  нужно  было победить в мирном соревновании с капитализмом, а мы тащились где-то в хвосте  у западных держав.  Во время  войны ситуация изменилась.  Хотя все голодали и холодали,  наше оружие было  не только оригинальным,  но и лучшим в мире. Это были танк   Т-34, на котором впервые в мире был установлен дизельный двигатель,  и  знаменитая «Катюша» – гвардейский миномет,  наводивший ужас на фашистов, и самолет-штурмовик Ил-2, прозванный немцами «Черной смертью»,  самолеты-бомбардировщики и истребители.  Это было лучшее  в мире стрелковое оружие и много чего еще. Нам не надо было ни у кого ничего передирать, наши конструкторы и технологи обеспечили  разработку и производство отличного массового оружия,  которое прошло  жесткую проверку  войной  и оказалось во многом превосходнее,  чем у нашего противника,  несмотря на его «немецкий технический гений», на который работала вся европейская промышленность.

Однако мы подотстали в системах автоматики,  и поэтому был понятен приказ Сталина полностью воспроизвести оборудование американского самолета В-29,  который однажды залетел к нам на Дальний Восток, да там и остался. Было разрешено  изменить только резьбы – перевести их с дюймовых на метрические.  Все  остальное  надо было воспроизводить один в один. Тогда это было оправдано. В некоторых областях техники  мы отстали,  и в послевоенные годы  «мировой уровень» маячил перед нами, как некая желанная цель.

Однако подготовка квалифицированных кадров в стране и патриотическое воспитание масс  постепенно  сделали  свое дело.  Наши инженеры знали, что в ряде областей, пусть не во всех, мы идем впереди многих стран.  Политическая кампания «борьбы  с космополитизмом», развязанная после войны, имела рациональное зерно: она заставила во всех областях  науки и техники  искать свои решения.  Конечно,  во многом у нас был перебор. Тогда ходила шутка, что «Россия – родина слонов» и что «Слон – русское изобретение».  Тем не менее, мы ни на кого не надеялись, все делали сами, во многом принимали оригинальные решения, которые часто оказывались лучшими в мире.

Однако после смерти Сталина вера в свои силы стала подменяться идеей,  что хорошо бы нам  догнать Америку  или хотя бы Англию.  Все большее число руководителей, особенно  в  министерствах,  слепо следовало Западу и навязывало  это свое  видение  задач инженерной массе.  И  вскоре стало почти невозможным объективно анализировать технические  варианты:  что бы ни  предлагалось,  все  отвергалось с порога, если соответствующие решения не были отражены  в западной технической литературе. Задавался один и тот же вопрос:

– А у американцев это есть? Нету?! Чего же вы хотите?

По крайней мере, наш начальник Главка Александр Михайлович Б.  и начальник отдела Валентин Григорьевич К.  так прямо и спросили автора,  когда он явился за поддержкой в Министерство. Автору некуда было деваться, и он, обозлившись, тоже спросил:

– А вы что,  не читали последних указаний нашего Генерального секретаря товарища Горбачева?

На что оба отреагировали, как и положено:

– Ах, да! Да-да!

Но это все равно ничего не изменило.

На Ученом совете института начальник одного из отделений Виктор Павлович Щ., не сумев ответить ни на один вопрос о технической целесообразности того варианта американских рекомендаций, который он протаскивал под видом технического прогресса, как решающий аргумент выдвинул довод:

– Нет, вот вы мне теперь скажите, что, американцы, дураки, что ли?

И этот аргумент победил,  несмотря на  явную нелепость тех,  совершенно дурацких, вариантов,  которые  выдвигались американцами.

Подобную же позицию занимали, да и сейчас занимают люди, от которых во многом зависит развитие техники в нашей стране.  Юрий Алексеевич Б., начальник лаборатории одного из ведущих институтов,  и сам,  и от имени своего патрона Евгения Александровича Ф., академика, между прочим, говорил на одном из крупных совещаний:

– Прежде чем  отвергать этот вариант,  вы должны  дать себе отчет в том, что вы затормозите прогресс.

И он усиленно проталкивал американский вариант, несмотря на то, что этот вариант был хуже, дороже, ненадежнее, чем предлагаемый отечественными разработчиками.  При этом никакие объективные характеристики  во внимание не принимались.

Что это? Неграмотность? Недальновидность? Умысел?  Почему стало невозможным  объективное сопоставление вариантов?

Мне представляется,  что дело простое. И у нас, и на Западе действует так называемый затратный механизм, в соответствии с которым,  чем больше вы затратили средств на достижение результата,  тем больше,  следовательно,  этих средств вы «освоили», и, значит,  тем более вы ценный работник. Еще в 1962 году у меня произошел такой случай.

После окончания темы «Вал» и предъявления ее Государственной комиссии, оформления всех положенных документов я, как ответственный исполнитель темы, поехал в Министерство оформлять положенную  министерскую премию,  которая  была назначена еще до начала работы  в случае ее успешного выполнения. Приехал, выложил документы, акт об успешном выполнении работы и приемке ее комиссией. Но мне задали вопрос:

– Сколько же денег вы затратили на выполнение темы?

– Двести тысяч рублей, – ответил я. – Вот справка.

– Что-о?! – спросили меня. – И вы хотите получить за это министерскую премию N 13? Да вы ничего не сделали, а предъявляете претензии. Ничего вам не положено. Идите!

Никакие аргументы о том,  что вся тема сдана на отлично, что комиссия ее приняла со знаком качества, что написаны отчеты и созданы опытные образцы техники, рекомендованные к серийному производству, не помогли. Меня с позором отправили обратно.

Мой начальник, многоопытный Николай Тимофеевич не стал возмущаться, а спросил:

– А ты все затраты учел?  Или только свои за этот год? А прошлогодние? А позапрошлогодние? Нет?  А затраты своих смежников, тоже нет? Так учти. Сколько теперь получилось? Два миллиона? Поезжай в Министерство.

Я поехал. Меня спросили:

– Сколько потратили?

– Два миллиона, – ответил я.

– Ну, так это другое дело!

И я получил премию на наш институт.  И  наши  смежники тоже получили премию. И все были довольны. И только я по неопытности недоумевал, за что же мы получили премию – за достижения или за растраты?

Можно предположить, что и у американцев порядки примерно такие же.  Ну, в самом деле,  кто же станет работать, если он получит малую выгоду от этого?  Значит, дело надо представить так,  как будто  выполнение  такого-то заказа (особенно военного)  создаст рывок  в технике  и позволит обогнать «этих русских». Но выполнить заказ трудно, и для этого нужны большие средства. Дешевые варианты разрабатывать  просто невыгодно.  Вот и предлагаются,  и  делаются всякие ненужные вещи под лозунгом «прогресса»  в  расчете на то, что те, от кого зависит решение о выдаче субсидий, все равно в этой технике  ни хрена не понимают.  А  потом выходит на трибуну  уже у нас очередной технический корифей,  у которого интересы точно такие же и который тоже в технике ни бельмеса не смыслит, и вопрошает:

– Нет, ответьте мне, что, американцы дураки, что ли?

Не  дураки,  конечно.  Они из своих налогоплательщиков деньги сосут, а ты, дорогой корифей, из своих. Вот и весь секрет.

Но если мы реально хотим обогнать опередившего нас соперника, а не болтать об этом,  то мы должны помнить, что для этого  существуют соответствующие стратегии  догона и обгона. Вот они.

Стратегия первая: кривая погони. Вы повторяете то, что соперник уже сделал.  Взяв его образцы, вы их воспроизводите и радуетесь, что у вас все получается, и вы догоняете своего соперника. На самом же деле,  пока вы делаете этот образец,  соперник разрабатывает следующий.  И  когда вы, наконец,  повторите то,  что он начал выпускать несколько лет назад, выясняется,  что соперник успел создать новый, еще более совершенный образец,  и вы снова у него в хвосте. И вас спрашивают:

– Ну и что вы сделали, опять отстали?

Нужно помнить, что так обогнать соперника нельзя. Мало того, если вы по срокам вплотную приблизились к нему,  вы начинаете топтаться на месте в ожидании,  когда же он подарит вам следующую идею.  Ибо при погоне за соперником у вас своих идей нет. Вы просто повторяете его достижения и тем самым обречены на поражение.

В книге авиационного конструктора Яковлева рассказывается о том,  что немцы перед самой войной  прислали к нам все свои новейшие самолеты.  Яковлев предположил, что это немцы сделали для запугивания,  вот, мол,  какая у немцев техника, воевать с ними бесполезно.

А мне представляется, что замысел был глубже. Я думаю, что немцы  рассчитывали на то,  что мы бросимся повторять их образцы.  И тогда, если бы это случилось, они бы точно знали все параметры нашего оружия,  а, кроме того, были бы гарантированно впереди нас. Потому что при этой стратегии у один раз отставшего нет шансов выйти вперед.

Стратегия вторая: параллельное сближение.  Эта стратегия заключается в том, что вы работаете «по патентам», то есть по тем идеям, которые у соперника есть еще  только в заделе. Такая стратегия, хотя бы в принципе, дает возможность изготовить свои образцы  одновременно  с образцами, которые готовит соперник.  Если вы поднапряжетесь,  у вас даже есть шанс  чуть-чуть его опередить.  Но даже  в этом случае  вы  не можете его обогнать,  поскольку  работаете не по своим, а по его идеям.  Значит,  опередив соперника по срокам, вы снова будете топтаться на одном месте, ожидая, пока соперник подкинет очередную мысль.

Что же нужно делать,  чтобы опередить  обогнавшего вас соперника? Для этого существует третья стратегия: стратегия обгона. Она подразумевает, что вы,  хотя и учитываете разработки и патенты соперника,  но создаете свои оригинальные образцы,  разработанные по идеям и технологии, которых у соперника нет. Конечно, для этого нужно шевелиться интенсивнее,  а главное, иметь свои идеи. И при этом вы еще должны быть уверены, что вы делаете действительно  хорошую вещь,  а сравнивать-то  вам  ее  не с чем:  ведь у вас нет образца соперника, с которым можно сопоставить то, что вы задумали.  И поэтому здесь возможно лишь сравнение новых образцов со старыми образцами – вашими  и  соперника,  а также сопоставление того,  что вы хотите сделать,  с тем,  чего объективно требует поставленная перед вашим изделием  задача.

А это значит, что нужна непрерывная работа над развитием своих идей, поощрение изобретательства,  поощрение поисковых работ, создание новых научных заделов. Все это хлопотно. Но это единственный вариант, дающий шанс на обгон соперника.

Но если вы строите свою стратегию грамотно, в соответствии с этой третьей стратегией, вы должны  помнить,  что обязательно натолкнетесь  на сопротивление дураков-чиновников и политиканов-начальников, которые будут делать все от них зависящее,  чтобы не допустить вас  к этой третьей стратегии, потому что вы устраиваете не только себе, но и им трудную жизнь,  а вот этого-то им  и не надо.  Так что готовьтесь к борьбе или не беритесь за это тяжелое  и неблагодарное дело.

И при всех обстоятельствах помните, что человек, который заставляет вас повторять чужие образцы,  обрекает вас тем самым на отставание.  Он и есть  реальный враг нашего прогресса. И пусть не обманет вас его демагогический вопрос:

- А что же, по вашему, американцы дураки, что ли?

Продолжение

В тексте сохранены авторская орфография и пунктуация.


Главная    Литература     Приключения инженера (часть 1)